Лана Синявская - Последняя ночь колдуна
– Прости, если напугала. Откуда ты взялась?
Глаша взглянула на женщину умоляюще:
– Можно я сяду?
– Валяй.
Глаша рухнула на деревянный стул и почувствовала, что дрожит. Сил, чтобы сохранять внешнее спокойствие, у нее не осталось.
– Чаю хочешь? – спросила Наталья Алексеевна. – Или чего покрепче?
– Нет, спасибо. Я ужинала.
– Вот как? Так ты прямо из столовой? Странно, – повариха взглянула на Глашу внимательнее, – Элла Антоновна сказала, что будет шесть человек, а ты, выходит, седьмая?
– Павел Аркадьевич пригласил меня неожиданно, вас не успели предупредить, – ответила девушка уклончиво.
Почему-то этот ответ кухарке понравился. Она присела напротив Глаши на массивный дубовый табурет, облокотилась на стол и неожиданно заявила:
– Слава богу, что ты не из этих.
– Из каких?
– Ну, не из друзей-подруг нашей Эллочки-людоедки. – На лице поварихи появилось такое отвращение, что Глаша улыбнулась.
– А кто она, эта Эллочка?
– А тебе разве Павел не рассказывал?
Глаша усмехнулась. Она поняла, что Наталья Алексеевна умеет не только восхитительно готовить жареную курицу. Мозги у нее работали как надо.
– Я ничего не знаю о семье Павла, – ответила Глаша осторожно.
– Где это ты увидела семью? – Женщина возмущенно фыркнула.
– Но разве…
– Не знаю, зачем я тебе это рассказываю, но Эллочка – просто приживалка, что бы она из себя ни строила.
– Так она?..
– Сестра его жены.
– И вам она не нравится!
– Ни она, ни весь тот сброд, что она сюда притащила. Полоумная истеричка.
– Мне действительно показалось, что она странно разговаривает, Мулю, то есть я хотела сказать – Амалию, я хорошо знаю и разделяю ваше мнение.
Где-то громко хлопнула дверь, и Глаша вздрогнула. Повариха снова бросила в ее сторону внимательно-изучающий взгляд. Она поднялась, затем хлопнула по столу ладонью:
– Вот что – вижу, что эта шайка тебе чем-то досадила. Это они умеют. У меня есть средство поднять тебе настроение.
Она подмигнула Глаше, подошла к плите и вытащила из духовки блюдо с пирогом. Лимонный аромат заполнил кухню. Золотистая корочка пирога, усеянная янтарными шариками лимонного желе, выглядела аппетитно.
– Но это, наверное, для гостей? – попыталась возразить Глаша.
– Обойдутся и печеньем. А Павлу я оставлю кусочек. Ешь!
Она отхватила большим кухонным ножом внушительный ломоть пирога, поддела его широким лезвием, переложила на тарелку и придвинула Глаше. В огромную кружку налила горячий чай.
Себя Наталья Алексеевна тоже не обделила, и какое-то время они просто пили чай. Пирог таял во рту. Наслаждаясь вкусом, Глаша незаметно для себя успокоилась. Наверное, правду говорят, что сладкое успокаивает нервы.
– Тебя как звать-то? – спросила повариха.
– Глаша. Глафира то есть.
– Надо же! Какое имя милое. Редкое сейчас.
– Да уж… – вздохнула Глафира.
– А ты, я гляжу, не рада?
– Чему уж тут радоваться? С детства дразнят.
– Глупости. Имя у тебя замечательное.
– Угу. Меня только что за колхозницу приняли.
– Эти-то? Да что они знают? Имя Глафира – греческое, означает, если память мне не изменяет, «изящная, утонченная». В жизни женщины с таким именем все таинственно и романтично.
– Эт-точно, – поддакнула Глаша. – Таинственного в моей жизни хоть отбавляй. Особенно в последнее время.
– Вот видишь! Еще Глафиры красивы, – Глаша скривилась, – тактичны, – Глаша с ужасом вспомнила, как «тактично» она обозвала Эллочку тупой, – и прекрасно владеют исскуством обольщения!
– Вот чего нет, того нет. С мужиками мне не везет, – категорично возразила девушка.
– Э, милая, погоди! Какие твои годы?
– Да годы-то как раз немалые.
Чтобы перевести разговор на другую тему, Глаша спросила:
– А сестра Эллочки похожа на нее?
– Бэлла-то? Нет. Она была совсем другая. Даже внешне. У нее, в отличие от этой вороны, волосы были светлые, пушистые и длинные, до самой попы. Она их и не стригла ни разу, только незадолго до больницы отрезала больше половины. Уж как я убивалась! А она утешала: вот вылечусь – отращу. Трудно мне, говорит, Наталья Алексеевна, носить на голове такую тяжесть. Добрая она была. Сестру свою очень любила.
Последнюю фразу Наталья Алексеевна сказала с неприязнью.
– А почему вы говорите о Бэлле в прошедшем времени?
– Так умерла она. Уж год как.
– Умерла? Надо же… Значит, Эллочка действительно живет здесь из милости? И Райский ее терпит? – Глаша усмехнулась. – Большой души человек, ничего не скажешь!
– Тут, Глаша, история темная. Не смотри на меня так. Не то ты подумала. Уж не знаю, как такое произошло, только не Павел здесь хозяин, а эта, полоумная.
– Как это? Разве это не его дом?! – Глаша опешила.
– Его, как не его? Только он… Ты про тюрьму небось знаешь?
Глаша кивнула.
– Так вот. После-то, как вышел, Павел осторожнее стал в сто крат. И все, что имел, на жену стал записывать. Чтоб не подчистую обобрали в случае чего. А она возьми да и напиши завещание в пользу сестры. Никто и подумать не мог, что у нее завещание имеется. Потом она умерла, и выяснилось, что Эллочка-людоедка всему хозяйка… Терпеть ее не могу. Она даже ни разу не навестила сестру, пока та лежала в больнице. А как огласили завещание, так тут же примчалась!
Женщина горестно вздохнула.
Глаша, ошарашенная известием, открыла было рот, чтобы спросить, но Наталья Алексеевна вдруг взглянула на часы и замахала руками:
– Ой, погоди! Потом поговорим. Эти-то поужинали уже, посуду убрать надо. Ты посиди тут тихонько, я скоро вернусь.
Прихватив большой поднос, повариха спешно удалилась. Глафира осталась одна.
Некоторое время она развлекала себя тем, что разглядывала кухню. Занятие бестолковое, но зато хорошо отвлекало от мрачных мыслей, а их было – завались.
Кухня, как и все в доме, являлась вершиной дизайнерского мастерства. Большая, метров двадцать—двадцать пять, она была оформлена в том же средневековом стиле: темно-коричневые балки под белым потолком, грубо штукатуренные желтые стены, с которыми отлично сочеталась тяжелая мебель из мореного дуба. У стены – массивный буфет с аккуратно расставленной посудой. Над столом, который стоял на середине кухни, на специальной подвеске находилась медная утварь, начищенная до блеска. Глаша видела в магазине похожий чайник – стоил он несколько тысяч рублей. Здесь – Глаша от нечего делать сосчитала – было около сорока предметов – это же бешеные бабки!
Устыдившись своей меркантильности, Глафира опустила глаза и уставилась в пол с глубокомысленным видом. Но и пол тоже наводил на мысли о больших деньгах, так как был выложен дорогим мрамором, разделенным дубовыми брусками в виде крупной косой шашечки.
