До мозга костей - Шеффер Ребекка

А если он передумает? Но остальная часть ее была недостаточно умна, чтобы послушаться, поэтому Нита спросила:

– Почему?

Он пожал плечами.

– Похоже, это бесполезно. Никто не может извлечь из боли и страдания пользу.

Нита уставилась на него.

– Ты не сделал это, потому что не мог впитать мою боль?

– Конечно. – Он отвел взгляд.

Нита облизнула губы.

– Вранье.

Он засмеялся.

– Может быть. Я действительно лгу.

– Все лгут. Это ни о чем не говорит.

– Именно так.

Нита положила проигрышные карты в ящик.

– Ну, какой бы ни была причина, спасибо. – Она убрала волосы с лица. – От занни я такого не ожидала.

Ковит нахмурился.

– Я ненавижу это слово.

– Ты уже говорил. – Нита сложила руки на коленях и наблюдала за ним. – Почему?

– Это одно из тех английских слов, которые меня очень раздражают.

– Да? Разве вас не так называют?

Ковит перетасовал карты и покачал головой.

– Оно появилось в XIX веке, когда европейские страны захватывали земли в Азии. Англичане завладели территориями современной Малайзии и Сингапура, а французы захватили Вьетнам и Камбоджу. Таиланд, который тогда называли Сиамом, изо всех сил старался остаться независимым как в политическом, так и в военном отношении. Короче говоря, появилась «занни», которая… э-э… наслаждалась конфликтом. Никто не знал, была она нанята сиамским правительством или нет. Я и сам не знаю, но думаю, в любом случае все прошло хорошо.

Он натянуто улыбнулся.

– Как бы то ни было, французы прозвали ее Санг, что означает «кровь». – Он пожал плечами. – Кто-то неправильно связал это прозвище с английским произношением, и оно стало звучать как «занни».

– Я этого не знала. – Нита поменяла позу. – Так как же занни называются на самом деле?

Он заколебался.

– Это спорный вопрос. Я имею в виду, в наши дни, поскольку их так называют в МПДСС, и слово «занни» стало устоявшимся определением. Но некоторые люди говорят, что на самом деле мы красу.

– Это на каком языке?

– На тайском. – Он смахнул волосы с лица. – Но есть названия и на других языках. «Касу» – на лаосском и… э-э… ахп? На кхмерском. Кажется, малайзийское название начинается со звука «п», но сейчас я не могу его вспомнить.

Нита сложила карты на коленях.

– Никогда не слышала этих названий.

– Ты и не могла их слышать. – Он пожал плечами. – В смысле, что традиционно так называют только женщин.

– Да?

– Ну, люди думали, что красу – это плавающие женские головы со свисающими с шеи внутренними органами. Они оставляли свои тела, приплывали в город и вырывали нерожденных детей из чрева их матерей, потрошили людей и съедали их плоть, видишь ли. – Он ухмыльнулся. – Некоторые говорят, что это были те «занни», которые немного перегнули палку и завязывали вокруг своей шеи кишечные тракты людей, как шарфы.

– Это негигиенично, – поежилась Нита.

Ковит засмеялся.

– Не отвратительно?

Она пожала плечами. Это всего лишь органы.

– Так почему же люди думали, что есть только женщины красу?

Услышав ее произношение, Ковит поморщился.

– Потому что мужчины, независимо от правящего диктатора, вступали в армию или даже оказывались вне закона. Другими словами, они формировали группы, где… поведение, которое мы демонстрируем, не было редкостью. Думаю, мы вливались в общество. – Он фыркнул. – Но у женщин не было подходящей работы, которой они могли бы объяснить пытки. Поэтому люди, как правило, чаще замечали женщин, приходящих в город, чтобы потрошить жертв, чем мужчин, делающих то же самое.

– Интересно. – Нита задумалась над тем, сколько еще устных легенд о сверхъестественных существах искажены, ведь объектив, через который они просматривались, был неверно настроенным.

Она поджала губы.

– Но это все теория.

– Да.

Нита склонила голову. Его слова навели ее на одну мысль: Ковит хотел быть связанным с этими легендарными монстрами больше, чем получить реальное доказательство их существования, коим сам являлся.

Она могла это понять. О том, кем является сама Нита, легенд не слагали. Для ее вида даже не было названия. Во всяком случае, ничего подобного она не находила. Нита всегда завидовала тем, вокруг кого крутились легенды; ажиотажу вокруг вампиров и почтительному отношению к китайским драконам. Было что-то привлекательное в принадлежности к таким историям, и Ните тоже хотелось иметь культурное значение.

– Насколько популярна теория?

– В некоторой степени. Кое-кто считает, что красу – это совершенно другой вид. Те создания, которые очень хорошо скрывались от радаров МПДСС или в… беспорядках которых обвиняли других сверхъестественных существ.

Глядя на улыбку Ковита, Нита представляла, как могли бы выглядеть эти беспорядки.

Она сменила тему:

– Так ты говоришь по-тайски?

– Да.

– Это твой родной язык?

– Угу.

– Ты родился в Таиланде?

– Да. Я жил там до десяти лет.

– А что случилось потом?

Ковит перестал тасовать карты и положил их.

– Мою мать схватили и расстреляли сотрудники МПДСС.

Нита моргнула, хотела что-то сказать, но передумала. Всю свою жизнь она жила в страхе перед МПДСС. Боялась, что они придут и арестуют ее родителей, обвинят их в преступлениях против человечности или в чем-то подобном. В представлении Ниты сотрудники этой полиции были громадными мужчинами в темных костюмах и очках, которые с пустыми каменными лицами, лишенными сочувствия, рушат ее жизнь.

Если она когда-нибудь выйдет из этой клетки и доберется до телефона, они будут первыми, кому она позвонит. Нита жалела, что сейчас их здесь нет, но еще больше жалела, что не отправилась вместе с Фабрисио, когда тот уезжал из Лимы, чтобы встретиться с ними. Теперь она бы даже не возражала против ареста своей матери.

Ну, может, немного.

– Извини. – Нита прижала колени к груди и положила на них подбородок. – Наверное, твоя мать тоже была занни?

– Да.

– Как они ее поймали?

Ковит поднял брови, и его губы сложились в кривую, самоуничижительную улыбку, словно говорившую: «Я бы с удовольствием тебя помучил».

– Я позвонил им и рассказал о ней.

Нита вытаращилась на него, как на привидение.

– Что?

Он небрежно пожал плечами, но она видела, что они напряжены.

– Я позвонил им. Моя сестра была в ярости. Она спрятала меня в подвале, чтобы сотрудники МПДСС меня не нашли.

– Твоя сестра не боялась за себя?

Ковит фыркнул.

– Вряд ли. Она же не была занни. – Увидев на лице Ниты удивление, он продолжил: – Это рецессивный ген, как светлые волосы. У мамы он был и передался мне, но мой отец человек, поэтому сестра не стала такой, как я.

Каково это: расти в семье, где половина членов – занни, а другая половина – нет? Она не могла представить детей-занни милыми. Неужели малыш Ковит шлепал своего отца по щиколоткам и вырывал у сестры волосы?

Хотя, вероятно, поведение детей-занни не сильно отличалось от поведения других детей.

– Где твоя сестра сейчас? – спросила Нита.

– Без понятия. Мы не виделись с тех пор, как ее забрала МПДСС. – Его голос звучал непринужденно, но у Ниты возникло ощущение, что сестра была ему ближе, чем мать. Одну он сдал полиции, а другая его защищала. – Мне было десять, так что прошло уже, э-э… десять лет?

Нита не знала, должна ли выражать сочувствие, да и как его выразить должным образом?

– Мне жаль, – сказала она.

Он только отмахнулся:

– Это было давно.

Нита заколебалась, размышляя над тем, стоит ли развивать эту тему. Она не была уверена, что Ковит снова будет рассказывать о себе, и не понимала, почему он заговорил об этом сейчас.

– Почему ты сдал свою мать?

Ковит встретился с ней взглядом. Его угольно-черные глаза казались бездонными. Нита как будто смотрела в колодец. Можно упасть туда, если захочешь, но внизу тебя ждет болезненное приземление, за которым последует медленная мучительная смерть.