Танит Ли - Сабелла
Это была змея Сэнда, золотое ожерелье с его шеи — точнее, то, что от нее осталось. Два ее драгоценных глаза больше не были синими, но смотрели все так же пристально.
Время вышло. Лицо Джейса из золотого стало желтым. Конечно, до этой минуты он не знал всего, и открытие его ошеломило. На мгновение мне стало жаль его — на одно глупое мгновение, прежде чем я вспомнила, что сама замешана в этом.
Я бросилась бежать. Я бегала наперегонки с волками. Я очень быстрая. Чтобы добраться до двери, надо всего лишь обогнуть дом. До входа оставалось двадцать футов, я уже видела его, когда он нагнал меня и повалил, прижав своим весом, как лев.
Земля ударила меня, набилась в рот, сдавила груди. Мужчина лежал на мне камнем, а потом приподнялся и рывком перевернул меня на спину.
Он стоял надо мной на коленях. В лице его больше не было ничего человеческого, я даже не могла представить, как еще минуту назад оно могло быть слабым и ранимым. Это было лицо Господа, когда Он обратил взор свой на Гоморру.
Я вскинула руки, чтобы вонзить ногти ему в лицо, в живот, в пах. Но его плоть почему-то ускользала от меня. Он перехватил мои руки, пригвоздил их к земле и сел мне на ноги. Я изогнулась, но не смогла даже плюнуть ему в лицо. Он склонился надо мной — его лицо было совсем рядом — и произнес без выражения:
— Значит, ты убила его. Почему и как?
— Если я скажу, ты все равно не поверишь! — завизжала я ему в лицо. Меня саму потрясло, как сдавленно, с каким неприкрытым ужасом прозвучал мой голос.
— Слушай, — произнес он. — Я знаю, что в наше время убийц считают больными, и Планетарная Федерация помещает их в милые домики на холме, окружая цветочками и заботой, чтобы им было хорошо. Я знаю. Так что это лишь наше с тобой дело, Джезабель. Твое и мое. Никто не придет, чтобы спасти тебя, поместить в лечебницу, защитить. Тебе придется иметь дело со мной.
Я оставила попытки сопротивляться. Солнце поливало меня светом, будто озерным илом. Я была слепа, я была покорна. Слепо и покорно я сказала ему:
— Сэнд заболел. Я хотела отвезти его в больницу на окраине Озера Молота. Но на дороге был пост, они стали проверять машину, а Сэнд убрел в пустыню и там умер. Я не хотела, чтобы меня сочли причастной.
— Не вздумай падать в обморок, — заметил он. — Я просто приведу тебя в чувство, и мы начнем все сначала.
Я зашептала, крепко зажмурившись:
— De profundis clamavi at te, Domine…
— Прекрати! — резко сказал он и отвесил мне легкую пощечину, пытаясь привести в чувство.
— Domine, exaudi vocem meam…
Он схватил меня за волосы — без настоящей жестокости, просто чтобы вынудить открыть глаза, и повторил по-английски:
— «Из бездны греха взываю к тебе, о Господи, услышь же меня». Единственный, кто здесь услышит тебя — я, Джезабель.
— Пожалуйста, отнеси меня в дом.
На самом деле я не надеялась, что он послушается. Но Джейс подхватил меня на руки и понес. Он опустил меня как раз на то самое место, где упала замертво моя мать, в малиновое пятно под витражом. Я поразилась, откуда он знает — если, конечно, знает.
Мною овладела апатия. Боялась ли я? Может быть…
Чтобы убить меня, ему не потребуется специального оружия. Подойдет все — пистолет, веревка, крепкий удар.
«Что же ты с собой делаешь, Бел», — сказала мать. Она стояла надо мной, и лицо ее было истощенным и полным горя.
«Я знаю, мамочка».
Я плачу, мамочка. Я плачу…
2
Кулон я нашла через несколько дней после моего одиннадцатого дня рождения. В тот самый день я впервые начала кровоточить. Мой отец был уже девять лет как мертв, и дом наш был женским царством. Женщины, как и мужчины, когда их собирается слишком много в одном месте, склонны объединяться в кланы, и эти кланы обзаводятся собственными мистериями. С тех самых пор, как мне исполнилось десять, меня донимали таинственными намеками: «Однажды это начнется, Бел. В один прекрасный день ты станешь девушкой». Благодаря школе я знала о менструации, но мне почему-то казалось, что полученные на уроках знания не имеют никакого отношения к моему собственному телу. Изображение на экране было для меня лишь картинкой, и не более того. А потом в один прекрасный день эта картинка оказалась во мне, внутри меня. Знание не спасает от потрясения. Понимание, что в этом нет ничего страшного, не избавляет от страха. Ты изменилась, отныне ты никогда не будешь прежней. В ту минуту я стала искать утешения, может быть, даже ободрения, в глазах окружающих, потому что людям вообще свойственно искать себя в чужих глазах. Но мать лишь вручила мне книгофильм, который поведал мне, что теперь следует делать — все это я и так уже знала по школьным урокам. Так что я ушла бродить по поселку. Я шла по дороге, над скрытыми подземными разработками, мимо обогатительных комбинатов, через реку — в луга. Там, где были устья пары пересохших каналов, уходящих в розовые пески, что до сих пор покрывают четыре пятых поверхности Нового Марса, я нашла лаз под землю.
Алисия (или это была Анисия?) провалилась в кроличью нору. Догонит ли летучая кошка летучую мышь, удивлялась она, падая в темноту. Наверное, маленькая Сабелла лазала по деревьям и заманчивым подземным норам. Не помню. Кажется, я даже видела раньше этот лаз, но прошла мимо, решив, что это просто еще один ход, ведущий в каменоломню под каналом. Почему я полезла туда в тот день? Напрашивается аналогия — Сабелла во чреве земли, как во чреве матери. Но думаю, для меня он просто был местом, где можно спрятаться. Может быть, Алисия тоже искала, где укрыться от своей женской зрелости. И уж конечно, в том тоннеле не было никакой исключительной женственной ауры. У входа валялась старая рогатка, какие делает большинство мальчишек Восточного, но когда я опустилась рядом с ней на колени, она сломалась — время сделало ее хрупкой.
Во сне, что приснился мне на пути в Арес, у выхода из тоннеля меня звала мать, но на самом деле тогда ее со мной не было. Я была одна. Не было там и высоких изящных колонн, как в Доусоне или Каллико. Тоннель был довольно низкий, и я проползла по нему не так уж далеко, когда путь мне перегородил плоский камень. Все это я определила на ощупь, потому что сама заслоняла себе свет. И все же мне показалось, что камень был могильной плитой.
Камень был гладкий, как шелк, то ли полированный, то ли отшлифованный временем. И, как и на других останках древней культуры Нового Марса, на нем не было ни грязи, ни пыли, словно рядом постоянно работали пылепоглотители. Я ощупывала его поверхность, и мои пальцы наткнулись на щель. В щели лежал кристалл, тоже атласно-гладкий.
Когда я поднесла находку к свету и стала разглядывать, кристалл был непрозрачным и тусклым. Размером и формой он напоминал небольшую сливу. С одного, более узкого конца в камень было вделано колечко. Мне было всего одиннадцать лет, но я узнала в металле кольца сплав, который окрестили ареумом, не поддающийся воспроизведению материал метеоритов, разбившихся на нашей планете.
