Оксана Ветловская - Имперский маг. Оружие возмездия
— Он сказал, что у меня завидное здоровье. А ещё — что в моей ауре много ультрамарина — ну, аура, она может быть разных цветов — так что в будущем меня ждёт блестящая научная карьера. Много синего — признак интеллекта.
— Ну надо же…
— Герр профессор! — засмеялся Дикфельд.
Все остальные завистливо вздохнули. Хайнц отвернулся. У него даже в глазах защипало от мучительной злости на себя, тупицу, кретина такого, стоял там как баран, трясся только и отвечал кое-как, а ведь можно было говорить свободно, можно было спрашивать!
— Всё равно он чокнутый выродок, — упрямо гнул своё Радемахер. — И вопросы в анкете у него какие-то дерьмовые. Вырожденческие! Лучше уж с русскими танками дело иметь, чем с этим полоумным.
— Точно, — подхватил Харальд Райф, и на него посмотрели с любопытством: от Харальда редко когда можно было хоть что-то услышать. — Я ему говорю: я готов умереть за фюрера и отечество. Он спрашивает: а ты думал, что такое смерть? Я отвечаю: для каждого немца смерть во имя нашего фюрера — высочайший подвиг, к нему надо стремиться. Он на меня смотрит-смотрит, а потом давай ржать… псих какой-то.
— Да ты у нас, оказывается, герой, — тут же подцепил Харальда Радемахер. — А он наверняка о порнухе узнал. По этой твоей, как её там, ауре.
Райф, разумеется, густо покраснел, но пробурчал:
— Ещё он вечно опаздывает. Ну разве это по-немецки?
— Он вообще не достоин называться немцем, — тонко выкрикнул Хафнер. — Он измывается над ценностями германского народа, он предатель, таких просто вешать надо, он глумится над идеей национал-социализма, он даже насмехается над самим фюрером!
После этого риторического приступа Хафнер, задрав острый подбородок, высокомерно оглядел присутствующих и вышел из комнаты. Радемахер подпёр закрывшуюся за Хафнером дверь табуретом и с заговорщическим видом уселся на него.
— Слышь, Вилли, — Эрвин посмотрел на Фрая, тихо сидевшего в углу со своей Библией, — а ты что думаешь по поводу нового начальника?
Фрай поднял от книги ясные глаза:
— Я б за такого командира, не задумываясь, жизнь отдал.
— Ну ты скажешь, — Дикфельд неуверенно хохотнул.
— А с тобой он о чём говорил? — хмуро поинтересовался Хайнц у Фрая.
— О вере.
Радемахер покосился на Вилли и ухмыльнулся:
— Вы только представьте: как этакий дылда на свою шалаву умещается? Трудно, поди, работать, когда баба тебе в пуп носом тычется.
Все заржали.
— А он её на табуретку ставит и нагибает, — предположил Майер, всегда готовый порассуждать на подобные темы. — Ну и дубина, наверное, у этой жерди.
— А тебе завидно?
Вновь раздался гогот. Фрай захлопнул книгу и молча отошёл к окну. Он был единственным в отделении, кто никогда не забывал о вечерней молитве и держал в шкафчике Библию, ежедневно извлекаемую на свет божий, что служило дополнительным поводом для издёвок: видя такое проявление благочестия, прочие нарочно заводили при Вилли неприличные разговоры или принимались изощряться в грязных шутках.
Радемахер тем временем, приложив ухо к двери, прислушивался, не возвращается ли Хафнер.
— А вот и наш засранец, — объявил он.
Дверь толкнули. Курт покачнулся на табурете, хулигански ухмыляясь.
— Занято! — заорал он нарочито противным голосом.
Дверь распахнулась с такой силой, что Радемахер кубарем покатился по полу вместе с табуретом. В проёме, почти касаясь чёрной фуражкой притолоки, стоял Штернберг, затянутый в свой безукоризненно элегантный мундир, презрительно спокойный, с неизменной иронической полуухмылкой на устах.
— Доброе утро, воины.
— Ой… — Радемахер медленно поднимался с четверенек. — Оберштурмбанфюрер… виноват… не знал, что это вы…
— Хорошо службу несёте, боец, — Штернберг холодно усмехнулся. — Весьма оригинально. Вашему десятнику отдельная благодарность. Где, кстати, этот несравненный декурион?
— Шарфюрер? Он это… того… — Пфайфер сделал некое замысловатое движение рукой.
— Исчерпывающее объяснение. Ладно, всё ясно. — Штернберг шагнул в комнату, скрипнув начищенными сапогами, внося в убогое солдатское обиталище лёгкий аромат хорошего одеколона, кофе, какого-то травяного настоя — запах нездешнего благополучия. Всё отделение уже стояло навытяжку вдоль стены. Хайнц с ревностью покосился на сослуживцев. Оберштурмбанфюреру требуются семеро. А в отделении — тринадцать человек. Округляя, получается два человека на место. Хорошо, что Штернбергу предоставили лишь отделение вместо обещанного взвода — меньше конкурентов. Хайнц, не мигая, в отчаянной надежде уставился на офицера.
Штернберг прошёлся от двери к окну, с нескрываемым любопытством озираясь по сторонам. У одной из коек склонился, что-то рассматривая, и усмехнулся. До Хайнца не сразу дошло, что стоит-то офицер рядом с койкой Райфа, а там поверх одеяла разложена вся богатая коллекция порнооткрыток, которые Райф любовно рассортировывал по одному ему известным признакам.
— Весело живёте, викинги. Сущая Вальхалла. Хоть бы потрудились спрятать всё это куда-нибудь, бесстыдники.
Райф со страдальческой физиономией дёрнулся из строя, желая, видать, немедленно исправить оплошность. Штернберг бархатно рассмеялся — похоже, всё происходящее его здорово развлекало.
— Куда же вы, герой? Смирно. Раньше следовало обеспокоиться. Не переживайте, вовсе не нужны мне ваши сокровища. Хочу лишь напомнить, что официально порнография по-прежнему под запретом, достославные мои витязи.
Солдаты стояли потупившись. За спиной Штернберга в строй прошмыгнул Хафнер.
— Что ж, отлично, — сказал офицер. — Вот теперь я могу объявить имена тех, кто поступает под моё командование.
У оберштурмбанфюрера не было при себе списка — он произносил имена и фамилии по памяти, одновременно указывая на называемого рядового — и ни разу не ошибся.
— Фридрих Дикфельд… Вильхельм Фрай… Эрвин Кунц… Пауль Пфайфер… Конрад Радемахер…
Курт нахмурился, всем своим видом выражая свирепое недовольство.
— Харальд Райф…
Пристыженный Райф встрепенулся.
— Хайнц Рихтер.
Хайнц не сумел сдержать счастливой улыбки.
— Это всё. Те, кого я назвал, — соберите вещи, вас переводят из этого барака в другое помещение. Мой помощник вас проводит. Остальным — желаю удачи.
Одарив отделение на прощание своей сумасшедшей улыбкой, Штернберг плавно развернулся и, сложив руки за спиной, прогулочным шагом направился к двери. Солдаты заворожённо смотрели, как он уходит. Хайнц на какую-то долю секунды глянул на строй и оттого первый понял, что же именно произошло в следующий миг, — а увидел он Хафнера, подавшегося вперёд с перекошенным от злобы лицом. Хафнер с бешеной ненавистью уставился в спину офицеру, и губы его неслышно шевелились, сгоняя в углы рта ядовитую слюну. Штернберг мгновенно обернулся. На его скулах, обтянутых золотисто-белой кожей, и на кромках ушей быстро проступили, разрастаясь, алые пятна — словно влажную бумагу тронули кистью с красной акварелью. Офицер медленно двинулся обратно к шеренге. Строй рассыпался — страх так и швырнул солдат в стороны, как гонимые ветром листья, хотя никто ещё не осознал, в чём, собственно, было дело, кроме Хайнца — и кроме Хафнера, естественно, в полном одиночестве оставшегося у стены. Штернберг склонился над ним, присевшим и посеревшим от ужаса. Лицо у офицера было такое, будто он сейчас плюнет.
