Людмила Белякова - Темная арена
— Это что такое? — строго спросил Юрасик, указывая пальцем на лежащих на кушетках гимнастов.
— Это икарийские игры. Типично для русского цирка. Сейчас мало где идет этот номер.
— А интересно, — вдруг начал подтаивать, как эскимо, Юрасик. — Будто я пацаненок, пробрался в цирк и подсматриваю, а? И это все — только для меня.
Юрасик почувствовал, как его физиономия расплывается в довольной, чуть пакостной улыбке.
— Да, Юрьпетрович, здесь у нас случайно оказался наш бывший худрук. Можно он вас послушает? Может, вы сочтете возможным пригласить его в антрепризу?
Юрасик составил смутное представление о том, что такое «худрук» и «антреприза», по трогательной тетиной интонации, но веско и раздумчиво кивнул. К ним по лестнице быстро шел тощеватый, в толстом сером свитере типчик средних лет.
— Вот, — снова залепетала бывшая летунья, — это Вадик — Вадим Вадимыч Собецкий…
Юрасик протянул ему руку и четко произнес свою фамилию.
— Юрий Петрович высказал очень интересную мысль — сделать что-то вроде пролога…
Слово «пролог» Юрасику не понравилось, потому что оно напоминало «некролог», и он сумрачно протянул:
— Ну я бы не был так категоричен…
— Да, не пролог, а своеобразный зачин…
«Ну, это получше…»
— То есть зрители, пришедшие на представление, застают на арене последние приготовления, элементы репетиции… Это как бы по-детски…
Худрук сложил губы трубочкой и шумно вдохнул, глядя себе под ноги. Юрасик проследил за его взглядом и увидел его стоптанные башмаки, давно не видевшие сапожного крема.
«Ну, ты, похоже, худрук от слова «худо», — презрительно подумал Юрасик. — Ладно, дам я тебе шанс…»
— Да, насколько я знаю, такого не было… А потом, когда закончатся зрительские расхаживания и рассаживания, зажигается основной свет и представление начинается. Да, оригинально, ничего не скажешь…
Худрук поднял на Юрасика подслеповатые глаза, и тот уловил в его взоре интерес и зачатки уважения.
— А у меня и должно быть не как у всех! — запальчиво воскликнул Юрасик.
И тут Юрасик пошел вразнос. Он встал с лавки, довольно шумно топнув. За спиной его с поспешной вежливостью вскочили циркачи.
— Вы, наверное, думаете — вот, новый русский с жиру бесится…
Все присутствующие замахали руками.
— Думаете, думаете! — прижал он их к земле жестом ухоженной руки. — Да, я новый русский! Но лишнего у меня нет — я вон дом себе достроить не могу, живу в конурке, сам у себя за ночного сторожа… Черт-те чего, а?
Юрасик вдруг вспомнил свое неустроенное житье и хлопнул себя по мощному бедру. Звук вышел резкий, как от удара хлыстом, взвился вверх и затерялся высоко под холщовым сводом.
— А делом этим я занялся потому, что да, я новый русский и хочу заняться новым делом, с толком вложить честно заработанный капитал, получить на выходе коммерческий результат. Я всего достиг трудом, вот этими руками… — Юрасик почувствовал, как неудержимо разлетаются пальцы, и усилием воли стянул распорку «веера», — таскал ящики с товаром, гонял продавцов, если хамили. И теперь мне здесь… — он обвел пальцем притихшее шапито, — мне все нужно самое новое, самое современное и ни на что не похожее.
— Да-да-да! — чуть не зарыдала Майя. — Вы не представляете, Юрий Петрович, как мы вас все тут понимаем! Ведь да, товарищи?
Циркачи, слегка обалдевшие от его напора, истово закивали. Юрасик перевел дух.
— Василич, ты мне учредительные документы готовишь?
— Да… да, согласно вашему указанию, — пролепетал Юркевич, и Юрасик сразу понял, что никаких к чертовой бабушке документов тот не сделал, даже не приступал.
— Так вот… — Юрасик обвел присутствующих многозначительным взглядом. — Это все — только не в этом сарае — будет называться «Новый русский цирк». Пометь себе.
Юркевич задергался, судорожно ища по карманам ручку и бумажку. Не найдя, он торопливо заверил:
— Я так запомню, Юрьпетрович!
— Ладно, как знаешь… А вот насчет новых русских в красных пиджаках…
Бабушки и дедушки приготовились отмахиваться от такой унизительной ереси всеми конечностями.
— …то пусть будут! Пусть! Я гнусных намеков не боюсь. Я — Краснов, и у меня все будут в красных пиджаках. И в красных шапочках!
Юрасику эти его слова показались ужасно смешными, он прыснул, и за ним льстиво засмеялись циркачи. Юрасик хотел что-то сострить о «красном петухе», но, с содроганием вспомнив головешки на месте своего дома, осекся.
— Нет, я не шучу. Пусть так и будет. Нет, уж все-то мазать одним цветом не надо, так…
— Хм, сквозное действие, основанное на цвете… — задумчиво пробормотал Собецкий. — Что ж, и это можно обдумать… Да, красной нитью, да… — Он снова посмотрел на Юрасика с интересом. — Да вы, Юрий Петрович, просто кладезь идей!
Гордый Юрасик пропустил комплимент мимо зардевшихся ушей и веско произнес:
— Вы, дамы и господа, будьте любезны — я вам если и могу что-то подсказать, то постольку-поскольку. Мое дело — финансовые средства, стратегическое планирование, а ваше — все остальное. Я понятно выражаюсь?
Циркачи снова рьяно закивали, только что не рыдали от восторга.
— Тогда все свободны. Жду от вас конкретных предложений. Без этого финансирование не начнется. — Юрасик собрался откланяться. — Павел Иванович, проводите меня?
Бухгалтер, промолчавший все действо, зададакав что-то, вприскочку помчался перед Юрасиком. Он, видимо, и не думал, что его числят среди живых. Вместе с бухгалтером они прошли к выходу.
— Вы, кажется, говорили мне, что ваш коммерческий директор сбежал? — заговорил Юрасик, уже отпирая машину.
— Да, можно выразиться и так.
— Много взял?
— Что, простите?
— Сколько украл, спрашиваю?
— Да все, что было. Хотя это немного, но…
— Ладно, завтра позвоните мне в офис, продиктуйте моей секретарше его данные. Я распоряжусь, чтобы разобрались. И присматривайте тут, ваще.
— Не понял?
— Чего не понять… Раз финдиректора нет, значит, вы — старший по коммерческой части. Как учредимся официально, проведем ваше назначение по документам.
— Спасибо, спасибо, Юрьпетрович! Спасибо за доверие!
— Да полноте, — отмахнулся Юрасик.
«Откуда я это слово-то знаю?! — в который раз за сегодняшний день удивился самому себе Юрасик, выруливая на шоссе. — А счастлив-то как был дедок!»
Он чувствовал себя сильным и могущественным, великодушным и просто добрым. От своей матери, школьной технички-уборщицы, он унаследовал искреннюю нежность к бухгалтерам, потому что для нее эта должность всегда была пределом желаний, которого она так и не достигла, не сумев по деревенской малограмотности выучиться даже на счетовода.
