Антон Текшин - Под знаком Z (сборник)
В последнее время стало еще хуже. Ребенок научился смотреть на нее каким-то особенным, отнюдь не младенческим образом. Внимательно, холодно и, что еще ужаснее, осмысленно. Теперь Лоэль если и заходила в его комнату, то сразу направлялась к окну и простаивала там какое-то время, стараясь не оборачиваться и даже не думать о малыше. Лишь бы челядь думала, что вдова уделяет внимание наследнику герцога. Со временем мальчик превратится в серьезную проблему, но она что-нибудь придумает. Обязательно придумает…
– Я знал, что у нас все получится, – сказал малыш и весело улыбнулся. Махнул ручонкой.
– Что? – герцогиня решила, что ей это мерещится. Ребенок, едва-едва научившийся говорить своим нянькам «Ма-ма!», не мог произнести этой фразы.
– Присядьте и дышите поглубже, молодая госпожа. У вас нездоровая бледность на лице. Я бы не хотел увидеть, как вы лишаетесь чувств. Как ни крути, а в физическом смысле вы теперь моя мать.
– Старик? – еле слышно выговорила герцогиня, чувствуя, что начинает задыхаться, и голова идет кругом.
– Уже нет! – ликующе объявил малыш и совершенно по-младенчески засмеялся.
– Как… Я хочу знать, как такое возможно?
– Я ведь уже объяснял вам это. Помните? Тогда, на Скорбной аллее. Но, кажется, вы все пропустили мимо ушей, молодая госпожа. Все в нашем мире имеет двойственную природу. Любая плотная материя может быть обращена в энергию, а энергию можно вновь загустить до состояния физического тела. Здесь главное – соблюсти ряд условий, и вы очень мне в этом помогли.
– И что теперь? – спросила Лоэль, медленно оправляясь от потрясения.
– Ну-у, – протянул малыш, глядя в пол и наматывая на пальчик светлый локон. – Сейчас я завишу от вас, а вы от меня, так что в ближайшие годы мы можем не опасаться друг друга. Пока мне не исполнится двадцать один и не встанет вопрос, как нам поделить герцогово имущество, вы можете полагаться на мои тайные знания при решении любых проблем. Ничего, если теперь я буду называть вас «мама»?
Лоэль вдруг испугалась, что тонкий детский голосок вот-вот превратится в дребезжащее, хрипящее и свистящее старческое блеяние. И Ван Таг будет говорить, говорить, говорить. Бесконечно.
Динара Касмаcова
Старики тут не живут
Все мое детство было омрачено смертями; они мелькали, как флаги на майских праздниках. Их было так много, что я перестал огорчаться после пятой или шестой. Кажется, это была смерть тети Эллы. Помню, мне совсем не было грустно от сборища людей в черном. Я заметил, что многие смеялись и обсуждали свои новости. И не потому, что тетя Элла была плохим человеком или не была никому дорога, нет. Здесь было что оплакать, например, её молодость или душевную доброту.
Кладбище протянулось на многие километры и не было неприятным и чужим. Оно было нашей детской площадкой для игр, нашей библиотекой, состоявшей из каменных книг, по которым мы учились читать, считать, вычисляя годы жизни по датам рождения и смерти, и понимать символику различных религий.
За неделю до моего шестнадцатилетия пришел доктор Петров и сообщил родителям:
– У вашего Юры вирус смерти. Ему осталась неделя.
Отец вздохнул и спросил доктора:
– Может, стоит перепроверить анализы?
Доктор заявил, что и так дел хватает, а тут факт очевидный.
– Это вирус смерти, – повторил доктор, пожав плечами.
Вирус, появившийся в конце двадцатого века, не приносил ни боли, ни каких бы то ни было неудобств, – от него просто умирали. А врачи могли сделать только одно: найти вирус и сказать, сколько человек еще проживет.
Мама заперлась в спальне и не выходила до вечера. А когда вышла, вся опухшая и красная от слез, сказала:
– Так не должно быть.
– А разве не так было всегда? – удивился я.
Отец улыбнулся.
– В нашем детстве, – сказал он, – в магазинах у касс были очереди, а на дорогах – автомобильные пробки. И за все свое детство я только однажды был на похоронах, когда моя бабушка умерла в девяностолетнем возрасте, – он вздохнул. Отец часто вздыхал, словно жить ему было ужасно тяжело.
– Скучно же вы жили, – хмыкнул я. – На той неделе отец Нины устроил шикарный праздник, у них умерла собака. Позвали меня и дядю Мишу, дворника.
– Дворника? – переспросил отец.
– Ну да, человека, который подметает улицы.
– Но отец Нины мэр нашего поселка, – отец говорил так, словно хотел поймать меня на лжи.
– Своих друзей он уже похоронил, – ответил я.
– Так не должно быть, – повторил как эхо отец.
– Смерть – это хорошо, – попытался утешить я старика, – смерть сплачивает. Так говорит наш священник.
– Через неделю, – выдохнула мама и села в кресло, – уже через неделю.
Мы молчали. Я смотрел в окно, думая, как расскажу новость Нине, и что она на это скажет. Почему-то ужасно важно было знать, какие слова она произнесет.
– Почему мы смирились? – спросила в никуда мама.
– Ну… – протянул отец и развел руками, – ты же слышала доктора.
– Забавно, – зло сказала мама, – ты то же самое сказал, когда умерла Люся. Ты слишком быстро опустил руки, хотя тогда тот доктор, Кротов, помнишь, пообещал таблетки, которые могли остановить…
– Эти таблетки запрещены. Что я мог сделать? – глаза отца затуманились от невольных слез.
– Но может, сейчас что-то изменилось? В Москве наверняка…
– Мы бы знали!
Напряжение между родителями было сильнее, чем между грозовыми тучами.
– А кто это – Люся? – быстро спросил я, чтобы отвлечь их.
– Твоя сестра, – резко сказала мама. – Она умерла, когда тебе было четыре.
– У меня была сестра? – удивился я. – Людмила Шапкина? Хм, не, не встречал такого надгробия.
– Людмила Агапова, – тихо сказала мама, косясь на отца.
– Две тысячи первый – две тысячи седьмой годы, – вспомнил я. – «Слишком любим, чтобы когда-нибудь забыть». Так себе слоган. Вот у Силана Жертомича куда круче: «Смерть это только начало».
– Тебе надо меньше бывать на кладбище, – сказала мама.
– Ну да, скоро поселюсь там навсегда, – попытался пошутить я.
Мама разрыдалась. На это было грустно смотреть, и я вышел из комнаты. Может, и правда глупо мириться. Даже если за тобой идет смерть, может, стоит попробовать сбежать от неё? Ну, если и не сбежать, то потянуть время хотя бы.
Я вышел на улицу, уселся на тротуарном бордюре и вытянул ноги. «Кто первый покажется из-за поворота, в таком возрасте я и умру» – решил я. Врачам я никогда не верил, слишком у них хитрые лица, а вот судьбе доверял.
Ждать пришлось долго, и я даже забыл, что что-то загадал. И тут вдруг из-за угла вышел старик. Давно не видел я в нашем городе стариков. Этот был хоть куда, лет шестидесяти, с белой бородой в пол-лица, в криво заломленном кепи и с тростью. Он прошел мимо и подмигнул мне. «Жизнь хороша, – лукаво сказал его взгляд, – и за нее стоит побороться».
