Стивен Кинг - Зеленая Миля
— Заткнись, Брут, — сказал я. — И вы тоже, Дин, Харри. А ты, Тут, смотри, еще одно выступление подобного рода станет последним. Я прикажу Ван Хэю включить на вторую по-настоящему.
Тут ухмыльнулся мне, словно хотел сказать: «Это было так здорово, босс Эджкум, правда, здорово». Его ухмылка сменилась выражением недоумения, когда он увидел, что я не разделяю общего веселья.
— Что с тобой? — спросил он.
— Это не смешно, — отрезал я. — Вот что со мной, и если у тебя не хватает ума понять, то просто держи свой хлебальник закрытым. — Хотя было и вправду смешно, и, наверное, это меня и разозлило.
Я посмотрел вокруг и увидел, что Брут все еще улыбается.
— Черт, я, наверное, становлюсь слишком старым для такой работы.
— Не, — отозвался Брут. — Ты в полном расцвете, Поль.
Но я этого не ощущал, как не ощущал и Брут, и дурацкая работа не шла, мы оба понимали. Тем не менее приступ смеха прошел. И к лучшему, потому что меньше всего мне хотелось, чтобы завтра вечером кто-то вспомнил идиотское выступление Тута и стал снова смеяться. Вы скажете, такое невозможно: охранник умирает со смеху, сопровождая приговоренного на электрический стул, но, когда люди в стрессовом состоянии, возможно все что угодно. А о таком люди будут вспоминать лет двадцать.
— Ты замолкнешь, Тут? — прикрикнул я.
— Да. — Он, словно самый пожилой ребенок, надул губы.
Я кивнул Бруту, чтобы тот продолжил репетицию. Он снял маску со специального крючка за спинкой стула и натянул ее на голову Тут-Тута, закрепив под подбородком, так что на макушке оказалась большая дыра. Потом Брут наклонился, вынул круглую мокрую губку из ведра, прижал к ней палец, а потом кончик пальца лизнул. Проделав это, опустил губку назад в ведро. Завтра будет не так. Завтра он положит губку в шлем, висящий на спинке. Не сегодня, сегодня совсем незачем мочить старую голову Тута.
Шлем был стальной, с завязками и напоминал каску пехотинца. Брут надел его на голову старого Тут-Тута, натянув вниз вокруг дыры в черной ткани маски.
— Надеваю шлем, надеваю шлем, надеваю шлем, — говорил Тут, и его голос звучал сдавленно и приглушенно. Завязки не давали открыть рот, и я думаю, что Брут натянул его чуть сильнее, чем требовалось для репетиции. Он отступил назад, оглядел пустые стулья и сказал:
— Арлен Биттербак, сейчас через ваше тело пропустят электрический ток, пока вы не умрете в соответствии с законом штата. Пусть Господь будет милостив к вашей душе.
Брут повернулся к сетчатому квадрату:
— Включай на вторую.
Старый Тут, пытаясь повторить свой гениальный комический трюк, стал ерзать и дергаться на стуле, чего обычно клиенты Олд Спарки почти никогда не делали.
— Я жарюсь, — кричал он. — Жарюсь! Горю-ю! Я жареный индюк!
Я увидел, что Харри и Дин смотрят совсем в другую сторону. Они отвернулись от Спарки и глядели через пустой склад на дверь, ведущую в мой кабинет.
— Будь я проклят, — проговорил Харри, — один из свидетелей явился на день раньше.
На пороге, аккуратно обвив хвостиком лапки и глядя круглыми блестящими глазами-бусинками, сидела мышь.
5
Казнь прошла хорошо, и если вообще можно сказать «хорошая казнь» (в чем я очень сомневаюсь), то казнь Арлена Биттербака, старейшины совета ирокезов Ваишта, была именно такой. Он плохо заплел волосы в косы — сильно дрожали и не слушались руки, — и его старшей дочери, тридцатитрехлетней женщине, разрешили заплести их ему ровно и красиво. Она хотела вплести перья в кончики кос — хвостовые перья сокола, его птицы, но я не разрешил. Они могли загореться. Я, конечно, не сказал ей этого, просто объяснил, что не положено. Она не возражала, только наклонила голову и прижала руки к вискам в знак разочарования и неодобрения. Женщина вела себя с достоинством и этим практически гарантировала, что ее отец будет вести себя так же.
Когда пришло время. Вождь вышел из камеры без протестов и задержек. Иногда нам приходится отдирать их пальцы от прутьев решетки — я даже сломал как-то один или два и никогда не забуду их приглушенный треск, — но Вождь, слава Богу, был не из таких. Он прямо прошел по Зеленой Миле в мой кабинет и там опустился на колени, чтобы помолиться вместе с братом Шустером, который специально приехал из баптистской церкви «Райский Свет» на своем драндулете. Шустер прочел Вождю несколько псалмов, и Вождь заплакал, когда Шустер дошел до места, где говорится о том, чтобы лежать у спокойной воды. Но это была совсем не истерика. Я подумал, что он представил ту спокойную воду такой чистой и холодной, что ломит зубы при каждом глотке.
А вообще, мне нравится, когда они немного плачут. Если нет, это уже тревожит.
Многие не могут подняться с колен без посторонней помощи, но Вождь и здесь показал себя достойно. Он, правда, слегка покачнулся сначала, словно у него закружилась голова, и Дин протянул руку, чтобы поддержать его, но Биттербак уже обрел равновесие сам, и мы пошли.
Почти все стулья были заняты, люди тихо переговаривались между собой, как обычно в ожидании начала свадьбы или похорон. И вот тут единственный раз Биттербак дрогнул. Я не знаю, то ли кто-то конкретно из присутствующих так подействовал на него, то ли все они вместе, но я услышал, как из горла у него вырвался тихий стон, и сразу же рука, которую я держал, обмякла. Уголком глаза я видел, как Харри Тервиллиджер двинулся и отрезал Биттербаку путь к отступлению, если тому вдруг вздумается уйти.
Я крепче сжал его локоть и постучал по плечу пальцем. «Спокойно, Вождь, — сказал я уголком рта, не разжимая губ. — Все, что большинство запомнит о тебе, — это как ты ушел, поэтому покажи им, как Ваишта умирает».
Он взглянул на меня искоса и кивнул. Потом взял одну из косичек, заплетенных его дочерью, и поцеловал. Я посмотрел на Брута, который торжественно стоял за электрическим стулом во всем великолепии своей лучшей синей униформы с начищенными до блеска пуговицами и с исключительно ровно сидящей на большой голове кепкой. Я слегка кивнул ему, и он ответил мне, шагнув вперед, чтобы помочь Биттербаку взойти на помост, если понадобится такая помощь. Она не понадобилась.
Прошло меньше минуты с того момента, как Биттербак сел на стул, и до момента, когда Брут тихо через плечо скомандовал: «Включай на вторую». Свет снова слегка потускнел, но только чуть-чуть, вы бы и не заметили, если бы не ожидали специально. Это означало, что Ван Хэй повернул выключатель, который какой-то умник назвал феном для волос Мэйбл. Из-под шлема донесся низкий гул, и Биттербак подался вперед, натянув застежки и ремень на груди. У стены стоял тюремный врач, глядя безучастно, закусив губы так, что рот превратился в белую линию. Не было ни дерганий, ни рывков, которые старый Тут-Тут изображал на репетиции, только это сильное стремление вперед, такое, как мужчина ощущает в бедрах во время мощного спазма при оргазме. Голубая рубашка Вождя натянулась на груди, и между застежками стали видны полоски кожи.
