Роберт Маккаммон - Лебединая песнь. Последняя война
Грузовики и машины снова поехали по площадке, направляясь прочь. За ними последовали солдаты, многие из которых были ранены и хромали, время от времени они останавливались, чтобы сделать несколько выстрелов в преследователей, а затем шатаясь шли дальше. Маклин заставил себя встать и побежать, и когда он оторвался от укрытия, он почувствовал толчок в куртку, и понял, что пролетела пуля. Он четыре раза нажал на курок не прицеливаясь, а потом покатил вслед за остатками своей Армии Совершенных Воинов, в то время как по бетону чиркали пулеметные пули и вокруг него продолжали умирать люди.
Когда Маклин вернулся обратно в лагерь, он обнаружил, что капитан Сэттерли уже принимает рапорт от других уцелевших офицеров, а лейтенант Тетчер назначает разведчиков нести охрану по наружному краю лагеря, чтобы не пропустить контратаку Верности. Маклин забрался наверх бронированной машины и осмотрел парковочную площадку. Она выглядела как бойня, сотни тел лежали грудами среди горящих обломков. Среди трупов уже сновали сборщики из Американской Верности, подбирающие оружие и боезапасы. Он услышал победные крики, доносящиеся со стороны противника.
— Еще не кончено! — вскричал полковник. — Еще ничего не кончено! — Он выпустил последние пули из кольта по сборщикам, но так сильно дрожал, что ни черта не мог прицелиться.
— Полковник! — Это был капитан Сэттерли. — Мы готовим новую атаку?
— Да! Немедленно! Еще ничего не кончено! Ничего не кончено, до тех пор пока я не прикажу!
— Мы не можем предпринять еще одну фронтальную атаку! — заявил еще один голос. — Это самоубийство!
— Что? — огрызнулся Маклин, и посмотрел, кто это там осмеливается подвергать сомнению его приказы. Это был Роланд Кронингер, куртка его была пропитана кровью. Это была чья-то чужая кровь, Роланд не был ранен, и грязные повязки все еще были у него на лице. Стекла его очков были забрызганы кровью. — Что вы сказали?
— Я сказал, что мы не сможем осуществить еще одно фронтальное наступление! У нас осталось возможно не более трех тысяч человек, способных вести бой! Если мы снова пойдем на эти пулеметы, мы потеряем еще сотен пять, и все равно ничего не получим!
— Вы говорите, что у нас нет желания прорваться — или вы говорите только за себя?
Роланд глубоко вздохнул, стараясь успокоиться. Он никогда раньше не видел такой резни, и он сейчас был бы мертв, если бы в упор не застрелил одного солдата Верности. — Я говорю, что мы должны найти другой способ взять площадку.
— А я говорю, что мы снова будем атаковать. Прямо сейчас, прежде, чем они снова организуют свою оборону!
— Да они вовсе никогда и не были дезорганизованы, черт побери! — закричал Роланд.
Наступила тишина, нарушаемая только стонами раненых и треском пожара. Маклин свирепо уставился на Роланда. Это было впервые, когда Роланд осмелился кричать на него. Вот, пожалуйста, он обсуждает приказы Маклина перед другими офицерами.
— Послушайте меня, — продолжал Роланд, прежде чем полковник или кто-нибудь другой смог заговорить. — Думаю, что я знаю слабое место в их крепости — и не одно. Световые окна в крышах.
Какое-то время Маклин не отвечал. Взгляд его, уставившийся на Роланда, горел от злобы. — Световые окна, — повторил он. — Световые окна. Они на крыше. Как мы попадем на эту затраханную крышу? Полетим?
Его аргументы прервал хохот. Альвин Мангрим склонился на искореженный капот красного «Кадиллака». Из треснувшего радиатора с шипением выходил пар. Металл был испещрен следами пуль, ручейки крови стекали из смотровой щели башни. Мангрим усмехался, лоб его был глубоко рассечен металлическим осколком. — Вы хотите забраться на эту крышу, полковник? Я могу туда вас подсадить.
— Как?
Он держал перед собой руки и шевелил пальцами. — Я раньше был плотником, — сказал он. — Иисус был плотником. Иисус тоже много знал о ножах. Поэтому они его и распяли. Когда я был плотником, я строил собачьи конуры. Только это были не обычные собачьи конуры, — о, нет! Это были замки, в которых жили рыцари. Да, я читал книги о замках и прочем дерьме, потому что хотел, чтобы эти конуры были совсем особыми. В некоторых из этих книг были интересные вещи.
— Например? — нетерпеливо спросил Роланд.
— Ну… Как залезть на крышу. — Он обратил свое внимание на полковника Маклина. — Вы даете мне телефонный провод, колючую проволоку и хорошую крепкую деревяшку, и разрешаете мне разобрать несколько этих изломанных машин. Я вас доставлю на эту крышу.
— Что вы собираетесь построить?
— Создать, — поправил Мангрим. — Только это займет у меня некоторое время. Мне нужна помощь — стольких людей, скольких вы сможете выделить. Если я получу необходимые детали, я смогу закончить все за три — четыре дня.
— Я спросил, что вы планируете на крыше.
Мангрим пожал плечами и сунул руки в карманы. — Почему бы нам не пойти в ваш трейлер, и я вам нарисую полную картину. Может, здесь слоняются шпионы.
Взгляд Маклина переместился в сторону крепости Спасителя. Он увидел, как сборщики пристреливают некоторых раненых солдат АСВ, а потом обирают тела. Он почти завопил от разочарования.
— Дело не кончено, — поклялся он. — Оно не кончено до тех пор, пока я не сказал, что оно кончено. — И тогда он слез с бронированной машины и сказал Альвину Мангриму: — Покажите мне, что вы хотите построить.
ГЛАВА 74
БЕРЛОГА
— Да, — сказал Джош. — Я думаю, что мы снова сможем это отстроить. — Он почувствовал, что рука Глория сжимает его руки и она склонила голову ему на плечо.
Он обнял ее, и они стояли рядом с развалинами сгоревшей церкви. — Мы сможем это сделать, — сказал он. — Конечно, сможем. Я имею в виду…
Что это будет не завтра, и не на следующей неделе…
Но мы сможем это сделать. Она, может, и не будет выглядеть так, как раньше, и возможно, будет хуже, чем была — но возможно, будет и лучше. — Он слегка обнял ее. — Да?
Она кивнула. — Да, — сказала она, не глядя на него, и голос у нее перехватило от волнения. Потом она подняла свое лицо со слезами слез. Ее рука поднялась, и пальцы медленно дотронулись до маски Иова. — Ты…
Прекрасный человек, Джош, — тихо сказала она. — Даже сейчас. Даже такой. Даже если это у тебя никогда не сойдет, ты все равно будешь самым прекрасным человеком, которого я знаю.
— Ну, я не ахти что. И никогда не был красавцем. Тебе бы посмотреть на меня, когда я занимался борьбой. Знаешь, как меня называли? Черный Франкенштейн. А теперь я этому вполне соответствую, да?
— Нет. И не думаю, что это когда-то было. — Пальцы ее прошлись по рубцам и впадинам его лица, потом рука снова опустилась. — Я люблю тебя, Джош, — сказала она, и голос ее дрогнул, но медного цвета глаза были твердыми и правдивыми.
