Мария Барышева - Увидеть лицо
Олег имел полное право на негодующее выражение лица. Он был мертв давным-давно и не заслужил пулю в голову. Мертвые требуют уважения к себе.
Алина склонилась над Виталием, держа пистолет в правой руке. На ее лице снова был ужас.
— Виталик! Господи! Милый!..
— …зади!..
— Что?!
Виталий снова шевельнул губами, и в тот же момент она поняла, что он пытается ей сказать — одновременно с тем, как чья-то рука схватила ее сзади за волосы и что-то больно обожгло ей горло. Боль сразу же исчезла, что-то горячее потекло по груди, хотя это было уже неважно. Отчаянно захотелось спать и вместе с этим пришло понимание, вспыхнувшее где-то в глубине мозга яркой звездой. Алина начала опрокидываться на Виталия, все еще видя его лицо, на котором застыли ужас и ярость, причудливо смешавшись друг с другом. Она почувствовала, как его ладонь прижалась к ее шее, безуспешно пытаясь остановить кровь, хлещущую из разрезанной артерии, и хотела сказать, что это бесполезно, но на это времени уже не было.
Но прежде, чем его лицо исчезло в темноте, Алина успела найти время на другое. Ее рука с пистолетом резко дернулась, и пальцы потянувшемуся к нему Лешки схватили пустоту. Девушка ткнула пистолет в ладонь Виталия, разжала пальцы и косо повалилась на Воробьева, закрывая глаза.
Спать, спать, спать…
Помни меня…
Лешка удивленно посмотрел на свои пальцы, в которых ничего не было. Потом так же удивленно посмотрел на пистолет, качнувшийся в его сторону в дрожащей руке. У него было пропасть времени. Он успел не только удивиться. Он даже успел изумленно произнести:
— Что?!..
Рука вдруг застыла. Палец уверенно нажал на спусковой крючок, выпуская из пистолета последнюю пулю.
Лешку отбросило назад, он взмахнул руками и кубарем скатился вниз по лестнице, налетел на связанные друг с другом трупы и остался неподвижно лежать на спине, глядя в далекое витражное окно, сквозь которое на него лился яркий солнечный свет. Пуля попала ему в ямку у основания шеи.
Виталий всетаки оправдал его ожидания.
Он умирал и знал об этом.
Тем не менее, ему было очень смешно.
Те, двое, и не подозревали, что если бы они его не убили, ему бы пришлось делать это самому.
Но тогда бы он умер победителем.
Алина была уже мертва, а они жили еще около минуты, и, умирая практически одновременно, видели, как, колеблясь, начинают исчезать высокие стены особняка, растворяется витражное окно, тает лестница и колонна, уходят в никуда мертвецы и вещи. Особняк прекращал свое существование, превращаясь в пустоту, которая, в свою очередь, превращалась в бесконечную тьму.
Виталий закрыл глаза, и где-то там, внизу, закрыл глаза другой, последний гость исчезающего дома и исчезающего мира.
Помни меня.
Это была последняя мысль.
Потом и она стала тьмой.
Сквозь миры, сквозь века, сквозь бесцветную суть
Протяни ко мне руку и пальцев коснись.
Расскажи мне — где он — мой единственный путь.
Средь холмистых просторов судьбы появись.
Я не помню себя, хоть смотрюсь в зеркала,
Я не вижу руки, что выводит строку.
Жизнь бесцельная, что без вершины скала,
Жизнь безвольная — конь, что стоит на бегу.
Я ищу смысл во всем, что исчезло давно,
И реальность галопом летит сквозь меня.
И стучусь я в раскрытое настежь окно
И я слепну в безгрешном сиянии дня.
Я не знаю, кто снится друг другу из нас,
Мне блуждать надоело средь этих холмов —
Ведь здесь ветер играет полуночный джаз
Не для наших пытливых, запутанных снов.
Она вскинулась на кровати, выгнувшись так, что захрустели кости позвоночника, и судорожно хватая губами воздух. Воздуха оказалось неожиданно много, хотя секунду назад его не было вовсе — была лишь тьма, наполненная болью и ужасом, но для воздуха там вовсе не было места.
Дышать! Дышать!
Мое горло!..
Дышать!
В эту секунду она не помнила ничего — даже собственного имени — в памяти осталось лишь одно — холодное лезвие, полоснувшее ее под подбородком, кровь, хлынувшая ей на грудь, и боль, боль, боль…
Еще было чьето лицо, стремительно уносящееся в темноту — лицо, помнить которое казалось очень, очень важным.
Помни меня!..
Мое горло!
Ее руки взлетели к шее — вернее, попытались это сделать, но их дернуло назад, и она с зачатками удивления обнаружила, что руки крепко привязаны ремнями к кровати, на которой она лежала. Ее панический, ничего не понимающий взгляд заметался по сторонам. Ширма вокруг кровати — бледно-зеленые занавеси, какие-тостранные попискивающие приборы, большой монитор, на экране которого метались невообразимые цветные вихри, провода — целые гирлянды проводов, которые тянулись от приборов к ее рукам, груди и голове, прикрепленные маленькими присосками и иглами. Она попыталась дернуть ногами, но и те были привязаны к кровати. Попыталась поднять голову, но и ее что-то держало.
За ширмой явно что-то происходило — из-за колыхающейся бледнозеленой ткани доносились крики, грохот, ругань, дребезг бьющегося стекла, стук чьих-то торопливо бегущих ног.
— Это не то!.. давай С18! Да шевелись же!..
— … если он загнется, я вас лично…
— … там еще что?!..
Несколько секунд она лежала тихо, опустошенная и сосредоточенная на том, чтобы дышать. Легкие исправно работали, и она тупо смотрела, как поднимается и опускается простыня на ее груди.
Горло! Мое горло!.. перерезали горло!..
Тело забилось в новом приступе паники, руки снова вскинулись к шее, в животном импульсе зажать зияющую рану, и на этот раз сокращение мышц было настолько сильным, что ремень, стягивавший правую руку, не выдержал и лопнул. Освободившаяся ладонь тотчас плотно прижалась к шее, заелозила по теплой неповрежденной плоти.
Что?.. как?..
Тело, обрадованное успехом, рванулось еще сильнее, раздался треск, и ноги вдруг оказались на свободе. Она открыла рот, и к ее удивлению из него, вместо ожидаемого предсмертного хрипа вдруг вырвался звонкий пронзительный вопль.
— … шестая система!.. да вы что — уснули?!..
— …аааииигааа!..
Дикий крик, долетевший из-за ширмы, оборвался бульканьем, словно там кто-то решил прополоскать горло. Снова раздался грохот. Она рванула ремень, удерживавший левую руку, но он оказался крепче остальных. Тогда она отшвырнула с себя простыню и стремительно спрыгнула с кровати, вывернув руку в плечевом суставе. Веером разлетелись провода, отскакивали присоски, выдирались иглы в крошечных фонтанчиках крови, вспыхнула и тут же погасла острая боль где-то в затылке. Панический ужас придал телу нечеловеческую силу, и она рванулась вперед — туда, где в бледнозеленой ткани виднелась щелочка сходившихся занавесей, — с грохотом волоча за собой кровать за привязанный к запястью ремень, груза которой сейчас почти не ощущала, как не чувствовала боли нигде, кроме как в перерезанном горле, которое почему-то оказалось неповрежденным, и не замечала, что из одежды на ней лишь полупрозрачные невесомые трусики. Кровать зацепила какойто треножник, который повалился на подставку с приборами. Что-то брякнуло, хлопнуло, заискрилось, и в воздухе резко запахло горелой изоляцией.
