Вера Желиховская - Майя (фантастическая повесть)
Она не могла не сознавать, что такое магическое содействие ей доставляет удовольствие и заставляет гордиться своими неведомыми, но, очевидно, всесильными сообщниками. Это так! Но, с другой стороны, как тут надеяться на послабление, на оплошность?.. Нет! надо быть настороже. Надо действовать усердно. Играя с такими партнерами, нельзя дремать, потому что играешь на все и поневоле сознаешь это.
И вот Софья Павловна невольно провела совсем бессонную ночь. Чуть не до зари пробегала она по своей средневековой спальне; как львица в клетке мечется, ища из нее исхода, так и она металась, ища скорейшего и лучшего выхода из заданной ей задачи. Потом, на заре, она села к письменному столу. Часы пробили пять ударов, а рука ее все еще быстро мелькала по почтовым листкам. Десяток запечатанных конвертов красовался на ее столе, когда она наконец, под утро, истомленная, бросилась в постель…
Что мудреного, что Ринарди и другие гости ее прождали ее появления до часу дня?
Зато, дождавшись, никто не был разочарован, Ринарди менее всех: Софья Павловна была в тот день очаровательна и сдержала все свои обещания.
XVI
Вернувшись домой, профессор оживленно рассказывал за обедом об интересном обществе, собравшемся в Рейхштейне; о том, что завтра они непременно должны ехать обедать к Орнаевой; она особенно просила об этом, потому что завтра окончательно нужно решить выбор живых картин… Бухаров, — преинтересный и премилый человек! — остается с неделю, и при нем надо все устроить… Но больше и восторженнее всего профессор рассказывал об удивительной библиографической редкости, подаренной ему Софьей Павловной.
— Это, помимо исторической и научной ее ценности, просто капитал, — повторял он. — Просто целый капитал. Любая академия за него несколько тысяч заплатит, уж не говоря о частных любителях.
— Ты и сам любитель не хуже других знатоков! — улыбаясь, заметила Майя. — Тебе не зачем искать охотников!
— Да я и не думаю! И не думаю!.. Помилуй, вот придет весна, начнутся грозы, — это завещание величайшего оккультиста последних веков еще может мне принесть услугу неоценимую!
И он принялся излагать содержание «рукописи Калиостро». Как только он дошел до средства добывания магического огня, Майя пожала плечами и с уверенностью возразила, чтоб он лучше оставил такие неосуществимые надежды; что все эти советы и наставления мистиков и чародеев редко дают удовлетворительные результаты, а очень часто навлекают на их последователей большие опасности и беды…
Но она скоро умолкла, однако, не желая раздражать отца противоречием. Наступило молчание. Ринарди давно уж приглядывался к дочери.
— Ты ничего не ешь, Майя? — сказал он. — Тебе нездоровится?.. Ты не больна?
— Не больна… Но расстроена, ты прав! — вздохнула Майя.
— Что случилось? — встревожился отец.
— Ничего особенно страшного… Я сама этого давно ожидала, но все же очень тяжело! Сегодня ночью я простилась… Нет — не я! Он, — Кассиний — простился со мною.
— Как — простился? Почему? Надолго?
— Да… Вероятно, надолго. Может быть, и навеки!.. Если я не сумею заслужить свидания! — горько добавила девушка.
Ринарди помолчал, потом тихо спросил:
— Как ты знаешь об этом, дитя мое?
— Знаю. Кассиний сам мне сказал… Он просил меня не огорчаться, быть спокойной. Я постараюсь для него… и для тебя! Что ж делать, — вздохнула она глубоко, — если необходимо прожить, в разлуке с ним, долгую, скучную жизнь для того, чтоб вступить в Белое братство. А тогда уж я с ним останусь на всю жизнь!.. Но этого не может случиться, говорит Кассиний, — раньше, чем не окончатся мои прямые обязанности в жизни…
— Понимаю. Это значит, пока я жив… Но разве твой всеведущий Кассиний не предвидит, что с течением времени у тебя могут явиться другие обязанности? Узы, еще несравненно сильнейшие, чем привязанность дочерняя?
— Разумеется, он все предвидит. Но я надеюсь, что Бог поможет мне себя ничем не связывать… Я никогда не выйду замуж! — сказала Майя.
— Не выйдешь замуж?.. Не будешь знать любви?.. Бог сохрани тебя от такой печальной жизни, дитя мое!
— Бог сохрани меня от тягот, забот и горестей брачной и семейной жизни!
— Неужели твой Белый брат внушал тебе такие ненормальные помыслы?
Майя отрицательно повертела головой, прямо, с улыбкой, глядя в лицо отца.
— Он, напротив, говорил мне, что это было бы естественно, что греха в любви и браке нет. Но я сама надеюсь и молю Бога помочь мне не ведать любви к кому-либо одному, чтоб полнее и безграничнее любить всех… На что мне эгоистические, сомнительные радости этой обыденной жизни?..
— Ах, Майя, девочка моя дорогая! — невольно воскликнул Ринарди. — Уверена ли ты, что это не сон? Не обман воображения?..
Звук колес и щелканье бича у подъезда прервали беседу отца с дочерью. Оба поднялись удивленные: вечерние, нежданные визиты в деревне редкость. В передней с шумом отворились двери, раздались голоса, веселый смех, и разрумяненное морозом, смеющееся лицо Орнаевой, еще закутанной в меха, опорошенные снегом, заглянуло в столовую.
— Вот и мы за вами — к вам же! — закричала она. — Пообедали? Прекрасно! И мы от обеда… Мы решили не терять золотого времени с Дмитрием Андреичем: он сгорает нетерпением познакомиться со своей Антигоной… То есть, pardon, cousin! С вашей Антигоной, а своим оригиналом. Бухаров! Что ж вы стоите? Раздевайтесь же! Не бойтесь! В этом доме живут не медведи и не педанты, помешанные на формальных церемониях, а добрые, милые, гостеприимные люди, которые нас отогреют лаской и горячим чаем.
Софья Павловна была необычайно мила и весела.
Спутник ее, уже знакомый профессору художник Бухаров, нелюдимостью тоже не отличался. Это был человек средних лет, красивый брюнет с подвижным, выразительным лицом и глазами, изобличавшими сильные страсти, не успокоенные еще бурной жизнью. Бухаров был давно женат на красавице, на женщине замечательной, вообще, не одной красотой, но умом и талантами. Он, вообще, был удачник, что доказывало и его счастливейшее супружество.
Благодаря большому состоянию жены и громадным заработкам мужа, Бухаровы жили роскошно и гостеприимно. Их приемы, кроме того, отличались артистической оригинальностью обстановки, разнообразием развлечений и смешанными элементами общества, которого столпотворение для многих составляло самую привлекательную черту их вечеров и обедов. Бухаровы знали и любили весь свет; и весь свет, за немногими исключениями, знал и любил их.
Оригинальная репутация профессора Ринарди и его дочери давно, по слухам, интересовала Дмитрия Андреича как художника, поэта и, кроме того, мистика по влечению. Он обрадовался, когда Орнаева написала ему, что в ней, «в очарованной и очаровательной Майе Ринарди», она нашла ему чудный тип. Он знал развитый вкус и художественное понимание Софьи Павловны. Кроме того, не прочь был посмотреть на живописные берега Финляндии зимою; а познакомиться с чудодеем-оккультистом и его «зачарованной дочерью» тем более… У него оказалось свободное время, он и воспользовался приглашением, сопутствуемый наказом жены: «Хорошенько все разузнать и постараться уговорить этих интересных людей оставить свою берлогу — показаться в столице!»
