Александр Щёголев - Искусство кончать молча
Однако выучка взяла свое, ступор был побежден. Первым делом Виктор подписал женщине пропуск, проставил время и погнал её на хрен. Вернув на место трусики, она чиркнула в блокноте:
«Ещё увидимся?»
— Иди, иди, увидимся.
Не до баб, ей-богу, когда голова занята главными вопросами бытия.
* * *Хотя…
И баба может стать свидетелем, если найдётся, кому допросить.
Она уходила. Он бессознательно фиксировал взглядом её сочную задницу и думал о последствиях. Задница — и последствия; до чего же подходящее сочетание слов…
Гостья видела Гаргулию, а это — приговор ему, Неживому. Он самолично выписывал ей пропуск, значит, на вахте остались паспортные данные. Кому надо, съездит к ней и побеседует. Пусть и не сразу, в Управлении столько всего случилось, пока ещё разгребут эту кучу… Придётся решать.
«Не жить тебе», — так, что ли?
Получается, так…
— У тебя дома есть ковёр? — остановил он её.
Неожиданный, конечно, вопрос. Она кивнула.
— На полу или на стене?
Она показала на стену.
— Большой?
«Вот такущий!»
Витино любопытство вовсе не было нелепым, наоборот, — сугубый прагматизм. «Ковёр» в ментовской терминологии — это самый простой и естественный способ вынести из квартиры тело, не вызвав подозрений.
— Годится. Завтра вечерком жди в гости. И хотелось бы, чтоб мы наконец были одни, а не как в моём дурдоме.
Просияв, она закивала, закивала… Влюбилась, очередная дурочка. Ну что ж, тем проще.
В один миг она стала трупом, не сознавая этого. Забавно было наблюдать за ходячим мертвецом, практически зомби. Неживой знал, что будет дальше: видел, как будто это уже случилось. Он звонит в дверь — ему с радостью открывают. Он убеждается, что в квартире никого, а затем… ладно, к чёрту подробности. Не впервой. Тело он выносит в ковре, как бывало пару раз до того… В каком смысле — бывало? Ну, просто в ковре — это и вправду привычно, все опера так делают, когда припрёт. Груз — в фургон. Куда везти тело и как от него избавиться — зависит от личных связей и традиций той организации, где ты имеешь честь служить.
Главное — иметь эту честь. Иметь и трахать.
* * *Кто «вломил» про него генералу? Батонов? Дыров? Майор из дежурки? Сержант с вахты? Кто-то другой, невидимый и подлый? Или налицо трагическая случайность? Но тогда зачем Сычев приходил, с чего вдруг вспомнил о простом опере, которых в подчинении у него — пара сотен? Не вызвал к себе, нет, — лично пришел…
Вопросы рвались в голове, как боевые кипятильники, подложенные весёлыми террористами. Это же надо было так попасть! Почему не проверил запор на прочность, почему не подергал дверь? Закрылся бы на ключ, и все дела. Замки здесь, конечно, поганые: пока найдешь положение ключа, дама кончит с другим кавалером, — и будет права. Нормальные опера пользуются именно шпингалетами — последним достижением технического прогресса. Но ведь есть же на Земле места, тоскливо вздохнул майор Неживой, где замки легки и надежны, где можно закрыться изнутри, оставив ключ в замочной скважине! Есть же где-то умные люди, которые не забудут подергать дверь, прежде чем посчитать ее запертой…
Хорошо все-таки, что Сычев явился сам. Вошел бы в комнату, скажем, заместитель по оперработе, — вонь была бы, ох какая была бы вонь! А так — всё просто. Офицер Неживой покинет сцену с гордо поднятой головой.
Он упал за рабочий стол. Перед ним возник чистый лист бумаги, над которым он занес шариковую ручку. Предстояло создать заявление об уходе, а лучше сказать, рапорт — именно так называется любая ничтожная писулька, рожденная в здешних стенах. Увольняться следовало по статье 6.1, то есть по собственному желанию. Или, предположим, по состоянию здоровья — на медкомиссию, и привет. Всяко предпочтительнее, чем…
Чем что?
Если генерала сильно зацепило, эти номера не пройдут. Однако не вывесит же он приказ, в котором опишет увиденное! Уважение коллег и подчиненных — слишком хрупкий предмет, чтоб испытывать его на прочность. Смешки загуляют по коридорам, переползая из здания в здание, из города в город, превращая заурядный казус в анекдот, и обязательно найдется кто-нибудь, кто спросит генерала: «А ты фонариком не светил, Степаныч?» Короче, если Сыч не дурак, то шума не будет. Зато будет вот что: ряд неберущихся дел, которые поручат опальному майору Неживому, череда придирок, и в финале — статья 6.0, служебное несоответствие. Размашистый пинок. Скинут на «землю», переведут в какой-нибудь райотдел — из тех, что погаже. Или в вытрезвитель, на должность свинопаса…
Виктор застонал от безнадёги.
А когда бумага (подписанная и без даты) лежала уже в папочке, готовая в случае необходимости вспорхнуть на высочайший стол, мина внутри него наконец взорвалась.
Какого чёрта! Я — майор РУОПа, напомнил он себе. Стою крепко, никакими «подставами» и, тем паче, «казусами» не наклонишь, — врос в Систему по самую пушку. Так с какой стати уходить, что за истерика? Есть же выход — вот он, только вытащи сокровище, спрятанное за подкладкой пиджака…
Приспустив брюки, он вернул чехол на место. Тот был сухой, надо же! Затем оделся, приладил кнопку в кармане и осведомился у предавшей его двери:
— Рука судьбы я или кто?
Часть третья
Опала
Достопримечательностью административного этажа был «уголок славы», устроенный в память павших. Стильное местечко: выгородка из чёрного мрамора — с горящим факелом, с государственным флагом и текстом гимна; под факелом высечены АКМ и ПМ, а на чугунном пьедестале, крашеном золотом, — книга Памяти Героев, обшитая красным велюром, с ламинированными страницами и дюралевыми вставками для прочности. Виктор проходил здесь сотню раз на дню и давно перестал обращать внимания на эти красоты.
Сейчас он примчался сюда специально.
Потому что рядом с выгородкой тянулись по коридору стенды. На первом же — «Наши профессионалы в строю» — красовалось величественное фото (450 на 350) генерала Сычёва. Портреты высоких руководителей из Москвы, оставшиеся с прошлого дня милиции, Неживого мало интересовали.
Сычёв — вот цель.
Он нащупал кнопку, сконцентрировался на фотографии и — вытолкнул, выплеснул всю ту едкую дрянь, что разъедала изнутри его хитин.
Нет… Не выплеснул.
Осечка? Промах?
Повторим!
Вытянув коробочку наружу, он топил и топил белый кругляш, яростно вминал пластик в пластик — ну же! Ну!!! Без толку. Мировой эфир оставался неподвижен.
Секстензор не откликался.
«За что… — металось в Витиной голове. — Всего раз, подумаешь?! Разок всего… Я даже не кончил! НЕ КОНЧИЛ!!! Какая ж это неверность…»
