Сергей Волков - Пророк Темного мира
— Ой! — вскрикнула Тамара. Водитель, дремавший за баранкой, поднял голову, оглядываясь.
— Что тут? А? Ах ты черт…
Последнее восклицание относилось к Кощу — тот, размахивая мешком и делая гигантские прыжки, мчался через пустырь прямо к их микроавтобусу. Вытащив пистолет, водитель распахнул дверцу. Одновременно с ним наружу полез отчаянно ругающийся Мыря.
Что случилось потом, Тамара не поняла. В памяти осталось только обезглавленное тело водителя, застывшее возле машины, красный луч, вылетевший из руки Мыри и вонзившийся в грудь Коща, а затем на нее навалилась тьма…
* * *Весь день Бойша провел в заботах. Уходить из слободки он собрался ночной порой — днем одинокий путник с шибалом больно заметен. За Белой водой имелось у итера приметное одному ему местечко — островок на болотине. Идти туда, правда, хлопотно, урема кругом, бучила, что дышат злым духом, да тварей всяких окрест не счесть, ну зато на островке, что Бойша прозывал Лягухиным, никто его не найдет — и искать не станет.
Запасясь харчем, выменяв у жены слободского старшины Самарихи на пару скакуньих шкурок вязаную поддеву, разжившись у лудильщика Жихана горючей слезой, перед закатом отправился Бойша, как и обещал, к меднику — повечерять. Потом, в сумерках, перемахнет он городьбу за Охтиной избой и канет в лес — только его и видели.
«По чарке выпьем, закусим — и в путь», — неспешно шагая по слободке, размышлял Бойша. Тревожный свист караульщика с вышки толкнул его в спину, точно ветер. Сердце сразу взялось в разбег, лицу стало горячо. «Это по мою душу, — понял Бойша. — Незнать, тварь, выследил. Уходить надо».
Огромными прыжками итер понесся к городьбе. Изба медника, откуда доносилось звонкое постукивание молоточка, осталась в стороне. Перебросив мешок через городьбу, Бойша подпрыгнул, изогнулся, цепляясь носком сапога за отесанный верх заплотного бревна, подтянул тело вверх и, сдирая слой мха, наросший на острие, перевалился на внешнюю сторону. Спасительный лесок темнел совсем рядом. Но уже наладившись нырнуть в частый осинник, Бойша на мгновение замер, прислушиваясь к звукам, метавшимся над низинкой, — и остановился.
Он не мог просто так уйти, бросив жителей Шибякиной слободки на милость чистунов. Судя по крикам и звону клинков, у ворот на другой стороне городьбы уже шел бой. Это значило, что незнать привел большой отряд княжьих дружинников или, что еще хуже, сынов Всеблагого Отца, безжалостных и беспощадных. Они с ходу налетели на слободку, а раз так, стало быть, ждет поселение разор и смерть.
«Проберусь краем частокола и погляжу, — решился Бойша. — Если чего — вдарю из шибала. Коли мужики на городьбе упрутся, да я точно бить стану — авось отмашемся».
Все обернулось как нельзя хуже. По следу итера и впрямь пришли сыны Всеблагого, головорезы, каких поискать. Бойша опознал их издали по крупночешуйчатым кольчугам и особым, прямым мечам-палашам. Осыпав защитников слободки стрелами из больших, чужеземной работы, самострелов, поимщики двинулись на приступ. Пока одни пытались перемахнуть через заплот, несколько рослых воинов вырубали в леске бревнину для тарана.
Когда стесанный наобум комель ударил в затрещавшие створки, когда полетели через головы слобожан факелы и головни, Бойша выбрался на удобную для стрельбы позицию и изготовил шибало. Он собирался выцелить и первым делом положить незнатя, но того нигде не было видно. И тут рухнули в клубах пыли и дыма воротины. Сыны Всеблагого с воплями рванулись внутрь.
«Пропадай, моя головушка», — стиснул зубы итер и начал слать пчелу за пчелой в облитые кольчугами спины. Ветер, раздувший пожар в слободке, потянул дым верхом, застя глаза нападавшим. Бойше это не мешало — метавшиеся у ворот фигуры он видел отчетливо. Спрятаться за заплотом сынам не давали последние уцелевшие защитники, насмерть вставшие в воротном проеме, и итер стрелял, как по тетеревам, особо не заботясь, что враг спрячется — некуда ему прятаться.
Незнатя Бойша заприметил случайно — меняя ульи-магазины, вскинул голову, увидал на путеводной плеши идущего к слободке коня, а потом скользнул глазами ниже и вздрогнул. Псеглавец. Хуже плохого это. Умны, сильны, злы псеглавцы, первейшие слуги Человека-БезИмени. Такие не спустят и не отступят.
И еще: коли псеглавец сопровождал тех чистунов, что тексты несли, стало быть, ух как непростые это бумаги…
Оборотень крался через осинник, уверенный, что итер его не замечает. «Чаровать будет, — понял Бойша, перекладывая горячий ствол шибала на левую сторону. — Что ж, поглядим, кто из нас скорее да точнее…»
Незнать метнул свою сплетку первым, но опередил свинцовую пчелу на полвзмаха ресниц. Бойша хотел торжествующе вскрикнуть — но вместо этого заскрипел зубами от досады. Пчела краем задела незнатю руку, всего лишь сбив бросок. Сплетка полетела не в Бойшу, а по кривой на пылающую, объятую криками слободку. Полетела, развернулась — и потекла вниз, в земной ад гибнущего селения, угольная тьма.
«Черная небыть! — ахнул Бойша. — А там два с лишком десятка душ шибякинцев да сынов под четыре десятка. Всем конец. Распухнет небыть, всю низину зальет по маковки…»
И следом возникла другая, простая и ясная в своей очевидности мысль: «Бежать надо! Тексты уносить! Незнатю изничтожить их важнее, чем заполучить».
Рванулся итер через заросли, полез вверх по склону — прочь от черной небыти, прочь от смерти, но тут свистнуло меж ветвей, и он уперся грудью в незримую преграду.
— Погань незнацкая! — зверем оскалился Бойша, срывая шибало с плеча. — Л-ладно, гнидовин, давай померяемся, у кого жилы туже…
Дождевая вода была сладковатой на вкус и почему-то отдавала рыбой. Но Тамару это уже не волновало. После видения озаренной молниями опоры ЛЭП, превращенной неведомо кем в языческого идола, после истерики, случившийся с ней, девушка обессилела и дрожала то ли от холода, то ли от нервного потрясения.
Мыря собрал почти три ведра воды и теперь, дав напиться Тамаре и утолив жажду, развесил на ветках свою мокрую лопотину, щеголяя в одних сатиновых трусах до колен. Холод домовому был нипочем, Тамару же он заставил переодеться в сухое, притащив из трюма замшевые штаны, суконную куртку и подбитый коротким бурым мехом плащ. Откуда вещи, с кого их снял Мыря, Тамара не поинтересовалась. Молнии ли выжгли ей душу, дождь ли вымыл из нее что-то очень важное, человеческое, но девушка только вяло принюхалась к одежде — тухлятиной не пахнет — и переоделась, сунув домовому сырой ком на просушку.
— А ведь пава павой, лясимкая такая, — прищелкнул языком Мыря, окинув взглядом Тамару. — Порты особливо моднявы.
