Хилари Мантел - Чернее черного
— Зря думаешь, что я откажусь от шанса купить приличную тачку, — заявил Гэвин. — Если не «порше», то вот эту «лянчу». — Он бросил журнал на стол. — Вот эту. — Он любезно перевернул картинку на сто восемьдесят градусов. — Сиденья «Рекаро». Тут полная спецификация. Очень шустрая машинка.
— Тогда выстави ее на продажу. Квартиру. Если не можешь выкупить мою долю.
— Ты это говорила. Ты это уже говорила. Я сказал: да. Я согласен. Так что хватит об этом, хорошо?
Повисла пауза. Колетт осмотрелась.
— А тут довольно мило. Тихо.
— Как-то по-женски.
— Возможно, поэтому мне тут и нравится. Я ведь женщина.
Их колени соприкасались под столом. Она попыталась отодвинуться, но стул был привинчен к полу.
— Я хочу, чтобы ты оплачивала пятьдесят процентов счетов, пока квартира не продана, — заявил Гэвин.
— Я оплачу половину ежемесячных расходов на техобслуживание. — Колетт пихнула журнал по столу обратно к нему. — За коммунальные услуги я платить не буду.
— Какие еще коммунальные услуги?
— Газ и электричество. Почему я должна платить за то, чтобы ты не мерз?
— Знаешь что, ты подсунула мне охрененный счет за телефон. Его-то хоть можешь оплатить?
— Это и твой телефон тоже.
— Да, но я не вишу на нем по ночам, болтая, мать твою, с телкой, с которой просидел в одной конторе весь день и снова увижусь завтра утром. И это не я звоню по дорогущим платным номерам всяким, как их там, гадалкам, по фунту, блин, за минуту.
— Вообще-то секс по телефону тоже дорого стоит.
— О, ну конечно, ты прекрасно об этом осведомлена. — Гэвин сгреб свой журнал, словно хотел спрятаться за ним. — Ты ненормальная.
Колетт вздохнула. Она не могла собраться с духом и спросить: «Пардон, что ты имеешь в виду, говоря, что я ненормальная?» Все насмешки, двусмысленности и экивоки в разговоре с Гэвином как об стенку горох; по сути, даже самые прямолинейные формы общения — не считая удара в глаз — требовали от него непосильной концентрации. Насколько она понимала, в спальне между ними не было никаких разногласий — дурацкое дело нехитрое, хотя Колетт была довольно невежественна и ограниченна, как ей казалось, а уж Гэвин точно был невежествен и ограничен. Но вероятно, после того как брак распался, все мужчины так делают, решают, что проблема была в сексе, потому что об этом можно поговорить за рюмкой, можно превратить в байку и поржать; так они могут объяснить себе то, что иначе осталось бы неразрешимой загадкой человеческих отношений. Были и другие тайны, которые угрожающе маячили перед Колетт и едва ли вообще маячили перед Гэвином: для чего мы здесь, что будет дальше? Бессмысленно втолковывать ему, что без гадалок она вообще боялась действовать, что ей хотелось знать: случившееся предначертано ей судьбой, что она терпеть не могла непредсказуемости жизни. Бессмысленно говорить ему и то, что ей кажется, она сама обладает паранормальными способностями. Инцидент с посмертным звонком если и проник в его сознание, незамедлительно растворился в водке, которой он нажрался в ту ночь, когда она ушла, — к счастью для Колетт, поскольку, обнаружив на следующий день, что его компьютер превратился в груду железа, Гэвин винил только себя.
— Ты ничего не хочешь спросить? — поинтересовалась она. — Например, где я живу?
— И где же ты живешь, Колетт? — саркастически произнес он.
— У подруги.
— Боже, у тебя есть подруга?
— Но со следующей недели буду в складчину снимать дом в Твикенеме. Мне придется платить за аренду, так что квартиру надо продать.
— Стало быть, дело за покупателем.
— Нет, дело за продавцом.
— Что?
— Выстави ее на продажу.
— Я уже выставил. На прошлой неделе.
— Ох ты боже мой. — Она с грохотом поставила стакан. — Что ж ты молчал-то?
— Да ты мне слова вставить не даешь. Кроме того, я думал, духи уже намекнули. Я думал, они сказали тебе, что незнакомый мужчина рыщет по твоей спальне с рулеткой в руках.
Колетт с силой откинулась на спинку стула, но та, причудливо искривленная, отбросила ее обратно, приложив грудью о край стола.
— И сколько они предложили? — Он назвал цену. — Слишком мало. Должно быть, тебя держат за идиота. И правильно делают. Брось это, Гэвин, брось. Я сама возьмусь за них завтра. Я сама им позвоню.
— Они сказали, это реальная цена, если мы хотим продать ее побыстрее.
— Скорее, у них дружки в очередь выстроились, чтобы купить ее.
— Это твои проблемы. — Гэвин почесал подмышку. — У тебя паранойя.
— Ты не знаешь, о чем говоришь. Используешь слова, понятия не имея, что они значат. Ты разбираешься только в дебильном жаргоне автомобильных журналов. Сиденья «Рекаро». Пикантные лесбияночки. Других слов ты не знаешь.
Гэвин скривил рот и пожал плечами.
— Ладно. Ты чего-нибудь хочешь?
— Да, хочу получить свою жизнь обратно.
— Из квартиры.
— Я составлю список.
— Сейчас тебе что-нибудь нужно?
— Кухонные ножи.
— Зачем?
— Хорошие ножи. Японские. Тебе они ни к чему. Готовить ты не будешь.
— Может, мне захочется что-нибудь разрезать.
— Зубами разгрызешь.
Он глотнул пива. Она допила шпритцер.[19]
— Разговор окончен? — спросила она и взяла свою сумку и пиджак. — Я хочу все в письменном виде, насчет квартиры. Скажи агентам, что мне нужны копии всех документов. Я хочу, чтобы со мной советовались на каждом шаге. — Она встала. — Я буду звонить каждые два дня и узнавать, как продвигается дело.
— Буду ждать с нетерпением.
— Не тебе. Агенту. У тебя есть их визитка?
— Нет. Дома оставил. Пойдем, заберешь.
В груди Колетт вспыхнула тревога. Он собирается ограбить ее или изнасиловать?
— Пришли ее мне по почте, — сказала она.
— У меня нет твоего адреса.
— Пришли на работу.
Когда она была уже в дверях, до нее дошло, что это могло быть его единственной, неловкой попыткой примирения. Она бросила взгляд назад. Опустив голову, он снова листал журнал. В любом случае, у него нет шансов. Она скорее вырежет себе аппендикс маникюрными ножницами, чем вернется к Гэвину.
Стычка, однако, ранила Колетт. Гэвин — первый человек, думала она, с которым я была по-настоящему честна и откровенна; дома честность не слишком поощрялась, и у нее не было по-настоящему близкой подруги, с тех пор как ей исполнилось пятнадцать. Она открыла ему свое сердце, уж какое было. И зачем? Возможно, когда она доверялась ему, он даже не слушал. В ночь смерти Рене она увидела его истинное «я»: незрелый и безразличный, он даже не стыдился этого, даже не спрашивал, почему она так напугана, даже не понимал, что смерть его матери сама по себе не могла так на нее подействовать, — но разве не должно было это событие подействовать на него? Он, вообще, удосужился сходить в крематорий или повесил все на Кэрол? Когда она вспоминала ту ночь, бывшую (как она теперь знала) последней ночью ее брака, странное, разъятое, расхлябанное ощущение возникало у нее в голове, словно ее мысли и чувства были застегнуты на молнию, а теперь эта молния сломалась. Она не сказала Гэвину, что, после того как ушла от него, еще дважды набирала номер Рене, хотела посмотреть, что получится. Разумеется, ничего не вышло. Телефон звонил в пустом доме — или бунгало, не суть.