Ирина Лобусова - Монастырь дьявола
– Попробуй.
– Что? Ты сомневаешься?
– Сомневаюсь, – он усмехнулся, – знаешь, я мог бы убить тебя одним ударом, здесь и сейчас, все равно бы этого никто не увидел. Я мог бы сделать сейчас все, что угодно, особенно в этом месте, в котором в воздухе – зло. Но я этого не хочу. Я не хочу пачкать свои руки. Я вообще не хочу с тобой драться! Поэтому я буду делать все, как считаю нужным, не собираясь с тобой даже говорить.
– Ты, придурок! Ты давно стоишь у меня поперек горла, урод! Я устал от твоих выходок! Если хочешь получить по морде – сейчас получишь!
Он вдруг засмеялся. Он смеялся глухо, как будто каркал, и в этом странном смехе неожиданно для него самого зазвучала горечь. Поняв, что зашел слишком далеко, москвич смертельно перепугался, и очень хотел отступить, но только не знал, как. Он решил прийти ему на помощь:
– Ты плохо прочитал газеты. Или прочитал их не до конца.
– А что было в конце? – москвич заговорил совершенно другим тоном.
– Это не важно! Может, это глупость, но если дверь открылась прямо перед тобой, нельзя в нее не войти.
Быстро поднялся по ступенькам. Врач и москвич едва поспевали за ним. Врач тихонько тронул его за рукав куртки:
– Что ты имел в виду, сказав, что он не дочитал газеты до конца? Что было в конце?
– А ты знаешь, что было в начале?
– Нет, но… это не важно, правда?
– Не правда. Самое важное в начале всегда. А если в конце – это очень плохой сюжет. В конце было то, какая у меня профессия.
– И какая же?
Беседуя, они поднялись уже на несколько ступенек каменной винтовой лестницы, которую обнаружили сразу за дверью. Это была очень странная лестница, ступеньки которой были выдолблены прямо в стене. Лестница вилась спиралью вверх и расстояние между стенами было таким узким, что нельзя было даже развести руки. Каменные ступеньки были высокими, стертыми, с частыми выбоинами на краях. Воздух был спертый, полный плесени и сырости. Стены покрывал темно-зеленый мох, пробивающийся прямо сквозь каменную кладку. Кое-где из стен сочилась вода, и капли медленно падали вниз с равномерным, тяжелым звуком. Свет проникал снизу, из раскрытой двери, и оттого все вокруг казалось темным. Идти по высоким ступенькам было достаточно тяжело. Затруднительный подъем забирал много времени и сил.
– Когда-то у меня была школа.
– Школа? Частная школа? Ты учитель?
– Нет. Школа по восточным единоборствам. И много учеников. Я учил бою.
– Ты сказал – была?
– Была. Потом я ее закрыл.
– Почему?
– Какой смысл драться и владеть своим телом, если ты не можешь спасти жизнь? По сравнению с жизнью все это ничего не стоит. Я не смог спасти жизнь. И не одну жизнь. Именно это было в начале. Знаешь, если б даже он полез в драку, я все равно не смог бы его ударить.
– Не смог бы дать сдачи? Ударить в ответ?
– Я больше не буду давать сдачи. Никогда.
– Никогда? Ты говоришь серьезно?
– Говорят, искусство боя стоит жизни. Иногда ради этого искусства жертвуют целой судьбой и оно превращается в жизнь. Так вот, я решил эту жизнь убить. Я больше никогда не подниму руки для удара. Что бы ни произошло.
2009 год, история главного героя
«– Ты обещал повезти меня после школы в Мак-Дональдс, а сам не приехал!
– Малыш, ну извини! Я же маме звонил…
– При чем тут это? Ты обещал повезти в Мак-Дональдс меня!
– У меня были дела, работа. Важная встреча, которую я никак не мог перенести. Это по поводу нового зала – помнишь, я рассказывал? Тот человек был свободен только во второй половине дня…
– Работа, работа… вечно одно и то же! Ненавижу эту работу! Как будто ты живешь только ради нее!
– Малыш, ну что же делать… ты же знаешь, как я люблю свою работу, и…
– А меня ты совсем не любишь!
– Что за глупости!
– Не любишь! Если бы любил, бросил бы всю свою работу ради меня!
– Не говори глупости! Ты маленькая, и не все понимаешь.
Вот подрастешь – и поймешь!
– Не хочу я подрастать! Я хочу в Мак-Дональдс сейчас! С тобой!
– Малыш, я тебе обещаю: поедем точно! На следующей неделе у меня будет свободная минутка, и… Ну не сердись! А летом… летом мы вообще долго-долго будем вместе, когда поедем смотреть замки!
– Знаю я твое «поедем»! Опять будешь думать про работу и все время болтать по мобильнику, а на нас с мамой будешь плевать!
– Не надо так говорить! Мама понимает, как важна моя работа!
– Это ты сам ничего не понимаешь! Большой – а не понимаешь! Для тебя должна быть важной не работа, а я!
– Ты и так для меня на первом месте! Всегда!
– Ага, поэтому я сутками тебя не вижу! Ты обещаешь повезти меня в Мак-Дональдс после школы, а сам исчезаешь!
– Малыш, ну не сердись! Ну хочешь, завтра поедем? Конечно, если не подвернется никаких других дел… Знаешь, сколько Мак-Дональдсов будет у нас впереди? Ты еще устанешь от них, обещаю! Но сейчас – сейчас надо немного потерпеть. В конце концов, я не каждый день открываю свою школу, правда?».
2013 год, Восточная Европа
Капли падали вниз с тяжелым стуком, оседая на стертых ступеньках, мягко прячась в темный столетний мох. Врач легонько тронул его за рукав:
– Ты говоришь очень странные вещи! Я даже отказываюсь тебя понимать. Разве тот, кто занимался боевыми искусствами, не сохранил в себе это умение на всю жизнь? Хотя бы боевой дух? Дух воина?
– Сохранил. Именно это умение вместе с духом воина я должен убить. Уничтожить.
– Должен? Кому – должен?
– В первую очередь – себе.
– Но если на твоих глазах нападут на беззащитного человека… Если ты будешь видеть, что опасность угрожает кому-то из твоих близких…. Неужели ты не вступишься, чтобы защитить?
Он переступил через ступеньку, держась за стену. Только один раз легко поскользнулся в луже склизкой воды. Он не замечал, что молчание, разлитое в воздухе, вдруг стало тягостным. А может быть, злым… Капли падали вниз, создавая атмосферу печали. Возможно, врач почувствовал что-то, потому, что не решился повторить свой вопрос.
– У меня нет близких, – слова прозвучали глухо. Врач ничего не сказал.
Лестница закончилась внезапно, и в лицо ударил сноп света.
Широкая площадка (верхняя ступень лестницы) была очень короткой, и, переступив ее буквально через пару шагов, они оказались в огромном зале, сводчатые высокие окна в котором были распахнуты. В них вливались серые потоки света – еще не успело стемнеть. Зал был огромен, имел прямоугольную форму, и конец его вообще терялся в темноте. Ставень на окнах не было, точно так же, как и решеток, и это производило странное впечатление, еще более странное оттого, что кое-где в окнах не было даже стекол. Пол был выложен отполированными мраморными плитами, потемневшими от времени, и эти плиты гасили шаги. Несмотря на такие размеры зала, на высокий потолок, тонувший в переплетениях огромных мраморных колонн, в зале совершенно не было эха. Казалось, даже воздух был неподвижен, заполняя все пространство как плотное материальное тело. Зал был абсолютно пуст. Ни где было заметно ни единого признака присутствия человека. Кроме того, в зале не находилось никакой мебели – ни одного стула, ни стола, ни скамеек или кресел вдоль стен… ничего абсолютно, даже подсвечников на стенах. Они прошли несколько шагов вперед и остановились, изучая пол, потолок, проемы стен…. Несколько минут изучения не прошли даром: кое-что в зале действительно было. Картины. Кое-где в проемах между окнами висели картины, в самых темных и далеких участках стен.
