Говард Лавкрафт - Грибы с Юггота

Сет Этвуд в свои восемьдесят лет
Затеял рыть колодец у ворот.
На пару с юным Эбом старый Сет
Трудился дни и ночи напролет.
Мы думали — одумается дед,
Но вышло все как раз наоборот:
Эб тронулся, а Сет дал задний ход
И сам себя отправил на тот свет.
Как только был закопан дедов гроб,
Мы бросились к колодцу — злу вине! —
Но в нем нашли лишь ряд железных скоб,
Терявшийся в зловещей глубине.
И сколь веревка ни была б длинна,
До дна не доставала ни одна!

Кто шел в Зоар, выслушивал совет:
Не пользоваться бригсхильской тропой,
Где старый Воткинс, вздернутый толпой,
Оставил по себе кошмарный след.
Отправившись туда, я увидал
Плющом увитый домик под горой
И вздрогнул — он смотрелся как жилой,
Хотя и много лет пропустовал.
Пока я наблюдал, как меркнет день,
Из верхнего окна донесся вой.
Я поднял взор — в окне мелькнула тень,
И я помчался прочь, едва живой.
Будь проклят этот дом с его жильцом —
Животным с человеческим лицом!

Заря, в морозной дымке пламенея
Над шпилями и скатами строений,
В страну заветных грез и настроений
Зовет меня, и я слежу, бледнея,
За тем, как облака — то каменея,
То истончаясь в череде вращений —
Претерпевают сотни превращений,
Одно другого краше и чуднее.
Гесперия — страна зари вечерней.
Там время начинает свой отсчет,
Туда от века избранных влечет
Из дольних сфер, что созданы для черни.
Влечет неудержимо, но, увы! —
Туда не попадем ни я, ни вы.

В тот час, когда зальется соловей
И за окном затеплится свеча,
По улицам, сухие листья мча,
Гуляет звездный ветер — звездовей.
Печной дымок, послушный лишь ему,
Творит за пируэтом пируэт —
Он вторит траекториям планет,
А с юга Фомальгаут сверлит тьму.
В такую ночь поэты узнают
Немало тайн о югготских грибах
И о цветах, что в сказочных садах
На континентах Нитона растут.
Но все, что в эту ночь приснится им,
Уже к утру развеется как дым.

В глубоком сне поведала мне птица
Про черный конус, что стоит во льдах
Один как перст. Над ним пурга глумится,
На нем лежит тысячелетий прах.
Та часть его, что подо льдом таится,
В былые дни внушала Древним страх.
Теперь о ней не помнит и Денница,
Единственная гостья в тех краях.
Иной смельчак, пройдя через невзгоды
Ледового пути — мороз, буран, —
Сказал бы: «Что за странный жест природы —
Создать такой неслыханный курган!»
Но горе мне, узревшему во сне
Взгляд мертвых глаз в хрустальной глубине!

В старинном доме с лестницей витой,
Где жили мои прадеды, одно
Манило и влекло меня — окно,
Заделанное каменной плитой.
В плену у грез, я с детства жил мечтой —
Узнать, какой секрет хранит оно,
И часто подходил к нему. Темно
И пыльно было в комнате пустой.
Лишь много лет спустя в свой уголок
Я пару камнетесов пригласил.
Они трудились, не жалея сил,
Но, сделав брешь, пустились наутек.
А я, взглянув в проем, увидел в нем
Тот мир, где я бывал, забывшись сном.

В огнями звезд разубранной ночи
Дремала степь, вся в лагерных кострах,
Чьи языки, в стада вселяя страх,
Лизали мрак, остры и горячи.
На юге — там, где степь во всю длину
Ныряла вниз — темнел зигзаг стены,
Как будто некий змей из глубины
Там камнем обратился в старину.
Куда попал я и каким путем?
Метался я, судьбу свою кляня.
Вдруг чья-то тень, поднявшись над костром,
По имени окликнула меня.
Приблизившись, я встретил мертвый взгляд.
Зачем я пил надежд напрасных яд?!

За той стеной, чьих лет никто не счел,
Чьи башни поросли седыми мхами,
Лежат сады с нарядными цветами,
С порханьем птиц, и бабочек, и пчел.
Там стаи цапель дремлют над прудами
И царственные лотосы цветут,
Там звонкие ручьи узоры ткут
Среди деревьев с яркими плодами...
Так думал я, наивно веря снам,
В которых уж не раз случалось мне
Приблизиться к внушительным вратам
В той исполинской каменной стене.
И вот я у стены — но где же вход?
Вы мне солгали, сны! В ней нет ворот!

Из года в год, в часы ночного бденья,
Я слышал колокольный перезвон,
Протяжный и глухой. Казалось, он
Заоблачного был происхожденья.
Среди полузабытых грез и снов
Искал я ключ к разгадке этой тайны
И, думается, вспомнил не случайно
Шпиль в Инсмуте и белых чаек зов.
Но как-то в марте шум дождя ночного
Взбодрил мне память, где царила мгла,
И я припомнил, словно сон бредовый,
Ряд башен, а на них — колокола.
И вновь раздался, звукам ливня вторя,
Знакомый звон — со дна гнилого моря!

Какие подземелья их плодят —
Рогатых черных тварей, чьи тела
Влачат два перепончатых крыла,
А хвост — двуострый шип, в котором яд?
Они меня цепляют и летят
В миры, где торжествуют силы зла,
Где разум обволакивает мгла...
Их когти и щекочут, и язвят.
Кривые пики Тока одолев,
Мы с лету низвергаемся на дно
Геенны — там есть озеро одно,
Где часто дремлют шогготы, сомлев.
И так из ночи в ночь, и несть конца
Визитам этих бестий БЕЗ ЛИЦА!

Он объявился под конец времен —
Египта сын, высок и смуглолиц.
Пред ним феллахи простирались ниц,
Цвет его ризы был закату в тон.
К нему стекался люд со всех сторон,
Охочий до пророчеств и чудес,
И даже дикий зверь, покинув лес,
Спешил к Ньярлатхотепу на поклон.
Все знали, что настал последний час,
И было так — сперва ушли моря,
Потом разверзлась суша, и заря
Скатилась на оплоты смертных рас.
В финале Хаос, вечное дитя,
С лица Вселенной Землю стер, шутя.