Василий Жабник - Принцесса Ямакидзу
— Надо — работай! — Из-за действия алкоголя кивок Архипова вышел чрезмерно энтузиастическим.
— Тогда вот первый вопрос. — Томашевич положил на стол включённый диктофон. — Тебя знают в первую очередь как автора иллюстраций к произведениям Говарда Лавкрафта, Жана Рэ и других мастеров ужаса. Что заставило тебя придумать и нарисовать добрую сказку о принцессе волшебной страны?
Архипов заморгал, отвернулся и долго смотрел в окно на янтарные пятна, которыми предзакатное солнце, разбившись в стёклах верхних этажей, усыпало фасад дома напротив. «Не улетай, обманчивое лето!» — просила из незаметных колонок группа «Квартал». Было восьмое июня, лето ещё только начиналось. Томашевич аккуратно вращал пустой стаканчик и прикидывал, что писать в интервью, если придётся писать за обоих.
— Как-то не подумал, что ты спросишь именно об этом, — совершенно трезвым голосом сказал наконец Архипов, — иначе фиг бы я согласился на этот разговор...
— Не хочешь — не отвечай, — пожал плечами Томашевич.
— Да, не хочу! Потому что твои читатели решат, что я врун или шизик!..
Томашевич выключил диктофон:
— Рассказывай.
— Спасибо, — вздохнул Архипов. — Выговориться — это именно то, что мне уже давно нужно...
Архипов и Лапин начали приятельствовать, когда Константин учился на третьем курсе института Репина и всё ещё мечтал стать если не новым Доре, то хотя бы новым Бёрдсли, а Михаил уже заканчивал ВГИК по специальности «художник анимации и компьютерной графики». Они познакомились на интернетовском форуме, посвящённом неосюрреализму, обнаружили множество совпадений во вкусах и интересах, причём не только в области изобразительных искусств, и стали интенсивно переписываться.
Получив диплом с отличием и вернувшись из столицы в родной приморский город, Лапин оборудовал дома небольшую студию, где ради денег делал рекламные ролики, а ради удовольствия — немые приключения синего тигрёнка Глюка, которые выкладывал на своём сайте. Они были чересчур фантасмагоричны, чтобы собрать большую аудиторию и принести своему создателю знаменитость, но Лапин знал, что их высоко ценят профессионалы и гордился этими психоделическими короткометражками.
Когда честолюбие однажды всё-таки затребовало чего-нибудь посолиднее, Лапин предложил Архипову вместе сделать мультфильм по мотивам его иллюстраций к «Дому в порубежье» Ходжсона. «Мы с ним все фестивали возьмём, — уверенно написал Лапин, — эсхатология сегодня в моде». От безделья — с заказами не везло уже больше года — Архипов согласился, но в тот самый день, когда он приехал, Лапин получил из Японии неожиданное приглашение поработать с культовым режиссёром Юкио Моримото — тот хотел, чтобы Лапин нарисовал в его новом фэнтезийном аниме фамилиаров главных героев.
«Извини, гений, — растерянно пробасил Лапин, оказавшийся наголо бритым амбалом выше Архипова на две головы, — такая возможность два раза не выпадает». Ну да, покивал Архипов, лучше бумажный журавлик в руках, чем аннесинский кристалл в небе... «А чтоб ты не зря приезжал, — продолжил Лапин, — держи ключи и живи здесь сколько захочешь. Здесь хорошо, полезно — на прошлой неделе как раз курортный сезон начался». И вот он уехал, а Архипов — с удовольствием остался. Ему не хотелось возвращаться в душную Москву и расстраивать родителей известием, что проект, обещавший их сыну если не денег, то артхаусной славы, накрылся медным японским тазом.
Из всех даров курорта Архипов пользовался только местным вином, которое разбавлял местной же минералкой до крепости виноградного компота. В море Архипов купался редко — не умел плавать, да и вообще, как оказалось, не слишком-то любил море. Прохладный душ утром и вечером нравился Архипову куда больше горьких волн: всё-таки не стихийная нелепая мощь, а благо цивилизации. Закаты, впрочем, оказались чрезвычайно живописными, так что Архипова потянуло на эксперименты: он купил набор гуашевых красок, пахнущих гнилой клубникой, и время от времени пытался малевать марины.
Архипов просыпался в семь утра и обычно до полудня рисовал для себя, а после полудня — для других. Надев свободные штаны из небелёного льна и гуяберу с цветистым рисунком, в геометрических фигурах которого любой искусствовед с полувзгляда опознал бы цветовые симфонии Кандинского, Архипов бродил по пляжам и предлагал отдыхающим услуги портретиста. В своём наряде художник был шикарен и неотразим, на него, как пчёлы на медонос, слетались девушки, и среди десятков прелестниц, мило жужжащих ни о чём, пока он чиркал рашкулем по ослепительной бумаге, непременно находилась та, которая соглашалась пойти с ним и попозировать обнажённой.
Архипов не обременял себя серьёзными отношениями — иная натурщица и хотела бы задержаться дольше, чем на одну ночь, но пищал бездушный будильник, Архипов вскакивал, варил крепчайший кофе с кардамоном, вручал заспанной девушке несколько поблёскивающих от непросохшего фиксатива листов с гривуазными контрапостами и аккуратно выставлял её за дверь. Только один раз он провёл со случайной пассией целых три дня: она попросила нарисовать её в анимешной стилистике, и ему, когда он вычерчивал голубые глаза и заштриховывал красным причёску, показалось, что он наткнулся на какой-то сюжет, который не помешало бы уточнить, развить, воплотить, скажем, в мангу... Он сделал пару дюжин портретов этой лупастой рыжей дуры: в японской школьной форме и с самурайским мечом, в обтягивающем скафандре и с гипертрофированным пистолетом, в стальном бикини и с волшебным посохом... — увы, потенциальная фабула не срезонировала ни с одним наброском и не отозвалась щекочущей мозг вибрацией развивающегося замысла.
Прогнав пустоцветную музу, Архипов запил горечь разочарования неразбавленной изабеллой, взял этюдник и потащился на пляж — продавать копии рисунка с весело плескающимся среди узнаваемо воспроизведённых волн тучным Ктулху. Рисовать блестящих от пота и солнцезащитного крема отдыхающих не просто не хотелось, а было противно. Пусть туземные хреномазы краски пораздвигают, подумал Архипов про местных художников, с которыми у него несколько раз случались трения.
Торговля шла вяло. Прошло два часа, он брал деньги за всего лишь пятый экземпляр и думал, что в следующий раз надо будет изобразить более узнаваемого широкими народными массами криптида — Годзиллу или лучше Несси, — когда краем глаза заметил стройную фигурку лет десяти, осторожно несущую двухлитровую банку, доверху наполненную перепельчатой галькой.
Сначала Архипов подумал, что его взгляд зацепился за стекающие с банки бриллианты — девочка залила камешки водой, чтобы они не высохли и не впали в блёклый анабиоз, утратив мокрую красоту, — но потом понял: он обратил внимание на то, как резко чистая белизна незагорелой кожи контрастировала с колючим антрацитным отблеском кудрей, гагатовыми бликами тёмных очков и котиковым лоском слитного купальника — девочка была словно начертана тушью на мелованной бумаге и выглядела весьма чужеродно среди разноцветных курортников на фоне выгоревшей лазури.
