Джи Майк - Я, волк
Мила в себе силы нашла. Она уже перегибалась через перила моста, когда проезжающий мимо преуспевающий бизнесмен до отказа вдавил тормоз своего джипа-чероки, так, что машина завертелась, пошла юзом и с треском врезалась в парапет. Через секунду водитель выбил ногой дверь и выбросился из кабины, в последний момент успев перехватить Милу за талию, оторвать от перил и вместе с ней рухнуть на тротуар.
Через два месяца этот человек стал её мужем. Он окружил Милу заботой и вниманием, он мирился с её странностями, свойственными всем терианам, он возил её на лучшие курорты и показывал самым известным врачам. Благодаря им, оба узнали, что Мила — терианка, и нашёлся психиатр, который догадался, что это не болезнь, которую надо лечить, а свойство, с которым можно и следует жить. Мила отогрелась в тепле мужниной заботы и ласки, родила ему двоих детей, смогла, наконец, установить контакт с Эми, и даже добиться некоторой степени взаимопонимания с ней. Но раз в месяц, в ночи полнолуния, зверь требовал доминантности, он рвался на свободу, наружу. Ночи полнолуния тяжело проходят для всех териан, и не только для волков, у медведей, лис и нетопырей аналогичные симптомы. Зная об этом, Милин муж не чинил ей препятствий, и раз в месяц она исчезала из дому, чтобы вернуться на следующий день уравновешенной и умиротворённой. Так было до того дня, когда она встретила меня.
В четырнадцатилетнем возрасте родители отправили меня на лето в спортивный лагерь. Затея оказалась неудачной, там верховодила группа акселератов, которые не давали остальным проходу, насаждая полублатные порядки и укрепляя свой авторитет методичными избиениями более слабых. Уже тогда было во мне что-то такое, что заставляло эту группу обходить меня стороной. Но однажды с одним из них у меня вышла лёгкая стычка. Дело было днём, на глазах у руководства лагеря, и в драку конфликт не перешёл. Однако той же ночью в мою палатку на разборки явились четверо. В эту ночь Вик впервые проявил себя. В ипостаси зверя терианин намного сильнее обычного человека одной с ним комплекции. Но главное даже не в силе — терианин также намного более ловок, вынослив и жесток. Чувство самосохранения у нас не такое сильное, как у людей, боли мы практически не боимся, а дерёмся отчаянно, без раздумий пуская в ход когти и клыки. Я вышел победителем из той ночной схватки, а все четверо моих противников получили травмы разной степени тяжести. На следующий день меня отчислили из лагеря и поместили в стационар для обследования, которое не выявило, впрочем, никаких психических отклонений.
Я с детства очень много читал и был для своего возраста прекрасно эрудирован. Поэтому, когда к шестнадцати годам я почувствовал, что странности в моём мироощущении проявляются всё больше и больше, я не запаниковал, а начал пытаться разобраться в том, что со мной происходит. Я проводил массу времени в библиотеке, зарываясь в энциклопедии и штудируя популярные медицинские статьи. И когда я окончательно убедился, что мне не нравятся одноклассницы, а вот течка соседской суки меня отчаянно возбуждает, то без особых переживаний предположил, что я, возможно, не человек. Я искал подтверждений своей гипотезе и находил их одно за другим. В сумерках я выходил из дома и шёл один через районы города, традиционно считающиеся опасными из-за обитающей в них агрессивной шпаны. Я никого не боялся, никому не давал спуску, вступал в многочисленные драки и выходил из них победителем. Я смело шёл на ножи, кастеты и обрезки арматурин в руках обдолбанных отморозков. Я никогда не думал, куда иду и как буду возвращаться — безошибочный инстинкт выводил меня назад и приводил из любой точки в любую другую. Я прекрасно видел в темноте и обонял сотни окружающих меня запахов. Постепенно запахи начали трансформироваться в цвета, я научился не вдыхать, а видеть их.
Сказать вам, как пахнет пригнувшийся, зажавший в кулаке финку и готовый броситься на вас обкуренный хулиган? Он него несёт цветом угрозы, смесью пота и адреналина, пульсирующим чёрно-лиловым глянцем. Мутной, серо-жёлтой гнойной вонью смердят набитые под завязку нечистотами мусорные баки. Коричневато-бурой жижей отдают обшарпанные и пропитанные влагой стены убогих бетонных коробок-бараков. И над всем этим стоит терпкий и дурманящий запах человеческих страстей. Переливающийся всеми оттенками красного, от ярко алого до пронзительно пурпурного, запах вожделения и похоти — запах крови.
И я был один, всегда один. Я чурался и сторонился людей, отдаляясь он них всё больше и больше. Терианину чужда стайность. Мы — одиночки, свойственные всем терианам чувства гордости и независимости заставляют нас быть нелюдимами, почти отшельниками. Я взрослел, набирался опыта, анализировал, и к восемнадцати годам уже твёрдо знал, кто я такой. Я не был юношей по имени Виктор, хотя окружающие знали меня именно в этой ипостаси. Я был волком, молодым самцом-полуярком, звавшимся Вик.
Я поступил в институт, закончил его и устроился на работу в банк. Я был исполнительным служащим, корректным и аккуратным, хотя и нелюдимым. Начальство ценило меня. Я не брал отпусков, мне они были не нужны, вместо этого раз в месяц, в ночи полнолуния, я брал два дня отгулов и покидал город. В эти дни моим существом доминировал Вик, и я становился тем, кем был на самом деле — волком. Так продолжалось до того дня, когда я встретил Эмилию.
Эти последние два года я не жил, я существовал, влача мучительно тянущиеся дни от одного полнолуния до следующего. Она запретила мне видеть её в любое другое время, и я подчинился. Но два дня каждого месяца были наши. Мы встречались на вокзалах, пирсах или автобусных станциях, и оставляли город. Мы шли в лес, и там становились теми, кто мы есть. Вывалив из пастей языки, мы пластались в яростном беге через поля, занесённые снегом зимой и заросшие бурьяном летом. Мчались, скользя по льду прудов и озёр, или омывались в их водах. Загоняли зайцев и вспугивали глупых куропаток. Иногда прокрадывались в сумерках на окраину села, а потом, под заливистый брёх цепных псов, намётом уходили обратно в лес, и я нёс на загривке тушу зарезанного барана.
И каждый раз мы принадлежали друг другу, спариваясь исступлённо, отчаянно, в то время и в том месте, где непреодолимое желание застигало нас. И каждый раз, по возвращении в город я просил её уйти от мужа ко мне. И каждый раз она отвечала отказом, и я возвращался в своё захламленное однокомнатное логово и начинал вычёркивать дни из календаря.
Нет, то не была любовь в том понимании, которое вкладывают в это слово люди. Я часто думал, как назвать то чувство, что сжигало меня. Что делало меня похожим на мучительно передвигающего ноги сквозь череду липких, тянущихся в замедленном времени дней, зомби. В конце концов, я понял, что это такое. Меня сжирала и поглощала в себя тоска. Страшная, безнадёжная тоска, заставляющая зверей моей породы, напружинив тело, поджав хвост и вытянув морду, разражаться жутким, заунывным и пробирающим до самого нутра воем.
