Танит Ли - Застольный этикет
Вот тогда-то я его и увидела. И узнала. Или, скорее, поняла, что он такое.
Снизу вверх по позвоночнику пробежало то особенное колкое электричество, что становится заметным на кошке, когда ее мех встает дыбом.
Как нарочно, мимо прошествовала Ариадна.
— Кто это? — будто невзначай спросила я. — Мне нравится этот костюм.
— Да, разве он не великолепен? Но, не сомневаюсь, ты отметила, что он и сам весьма привлекателен, — с воодушевлением набросилась на меня она.
— Да, — спокойно ответила я. — Довольно правильные черты лица.
— И превосходное мужское тело. Сильное, как у танцора. А его волосы…
— Они действительно такие длинные, или это парик?
— Нет. Все его собственные. Только обычно Ангел собирает их в хвост. Как романтично он смотрится, не находишь? Я не удивлена, что ты обратила на него внимание. Но должна предостеречь тебя, Лелистра, он холоден, словно снег. Холоден, словно… — Она принялась подыскивать еще более криогенное существительное.
— Словно очень холодный снег, — услужливо предложила я.
— Ну, мм… да. Холоднейший из холодного снега. Все мы отчасти сходим по нему с ума, и две мои дочери им увлечены, но он всего лишь неизменно любезен. Но с другой стороны, Ангел ведь сопровождает кинозвезд. Вечно нарасхват. Он прибыл лишь час назад.
— Вот как!
— Ему самому столько раз предлагали роли…
— Но он всякий раз холодно и любезно отказывался, — закончила я.
Я постаралась, чтобы в моем голосе не было ни капли раздражения. Разумеется, он не стал бы сниматься ни в каком фильме. Стоило лишь взглянуть на него, чтобы понять: рассвет ни за что не застанет его бодрствующим, а палящее солнце — вне укрытия.
Он был Вампиром.
Потом кто-то окликнул Ариадну, и она уплыла прочь по морю людей, танцующих польку.
Ангелу — что за воодушевляющее имя! — могло быть сколько угодно лет, от двадцати до шестисот. Или даже больше, но выглядел он примерно на двадцать два. Его волосы были черны, словно он искупал их в ночи, царившей за стенами дома, а глаза еще чернее. Он был бледен, даже бледнее меня, но без помощи каких-либо косметических средств. Лицо его выглядело привлекательным — нет, прекрасным — и жестоким. Такую маску он, очевидно, носил, чтобы заставить нас держаться поодаль, а в тех, кто решится приблизиться, вдохнуть робость и почтение на все то время, пока он выбирает себе жертву на эту ночь, а может, и на все выходные. Едва ли больше, поскольку вполне очевидно, что он никого еще не убил, полностью выпив кровь. Он мог заставить своих подружек молчать или попросту забыть о случившемся, но, разумеется, если бы ни одна из них не вернулась домой, это не прошло бы незамеченным. Надетый на нем затейливый костюм мог бы принадлежать европейскому дворянину восемнадцатого века — весь черный, вышитый, высокие черные сапоги сияют узором из стальных перьев, а камзол — пышными кружевными манжетами чистейшей снежной белизны, вероятно подобранными сообразно его манере держаться.
Ошибки быть не могло!
Я подумала, что мне следовало знать о его присутствии, меня должны были предупредить. Возможно, я даже слишком разволновалась из-за того, что мне никто ничего не сказал. Но несмотря на негодование, я все же решила задержаться. А что, если остальные попросту ни о чем не догадываются? Казалось, они считали, что он привлекает повышенное внимание всего лишь за счет своей внешности. А ведь даже если собрать его волосы в хвост, а на него надеть джинсы и бейсболку, прославляющую «Стрелы Чакатти», — можно ведь предположить, что время от времени, пусть и исключительно после заката, его замечают в повседневной одежде, — все равно он будет выделяться в толпе, словно орел на голубятне.
Я не стыжусь того, что сделала дальше, — это было мое право и мой долг. Пусть все остальные слепы, но только не я! О нет, я ничуть не похожа на доблестного охотника на вампиров. Простите, если вы надеялись, что сюжет будет развиваться в этом направлении. Я всего лишь любопытная восемнадцатилетняя женщина, которая порой — ладно, зачастую (спасибо тебе, папа) — берет на себя многовато и ненавидит проигрывать, если уж приняла вызов. Так что, ну… Читатель, я последовала за ним.
Позади на скользкой как лед танцплощадке тысяча ног топала, подпрыгивала и спотыкалась, оркестр играл, канделябры сияли.
А я кралась, словно пантера — ну хорошо, белая пантера, — сквозь толпу, шпионя за нечестивым господином Ангелом, чьей фамилии, похоже, не знал никто — я расспрашивала о нем то здесь, то там.
Поначалу он танцевал вальс с оцепеневшей девицей, едва не падавшей в обморок. Правда, она совершенно пришла в себя после того, как он оставил ее ради другой. В течение этого вечера я еще неоднократно натыкалась на расстроенных барышень, кипящих от злости, или вздыхающих, или даже рыдающих — или строящих планы, как заманить его обратно.
За десять танцев он показал себя довольно разборчивым кавалером, сменив около десятка партнерш. Пусть эти девицы ни о чем не догадывались, но все же им повезло, раз не они оказались избраны им для ночного пиршества.
Я отметила, что танцует он просто потрясающе. Мимоходом задумалась, окажется ли он столь же хорош в клубе, и решила, что да, поскольку весь род вампиров просто обречен сохранять изящество в любых обстоятельствах. Это их неотъемлемое свойство.
Он так и не сумел обнаружить мою слежку — я позаботилась об этом. Я уже говорила, что мне хорошо удается создать иллюзию моего присутствия там, где меня на самом деле нет, — и наоборот. Но время от времени он оглядывался, и порой на долю секунды казалось, что он слегка обеспокоен. Он был Вампиром и чувствовал, что кто-то идет по его следу. Но также я видела, что на самом деле он не верит в такую возможность. Его бросающееся в глаза сходство с типичным кровососом служило отличной маскировкой. Он походил на актера в роли исчадия ночи и хотел убедить всех, что так оно и есть. Настоящий вампир остриг бы волосы, оделся в лохмотья и держался в тени.
И так продолжалось около двух часов — он сверкал в центре сцены, я незаметно преследовала его.
А затем он нашел ее.
Я была ошеломлена, но ненадолго. Она великолепно выглядела и бросалась в глаза — безупречно одетая, накрашенная, в ореоле сияющих золотых волос. Идеальный выбор. Она полагала себя звездой вечера и убедила в том же многих окружающих. Так что мало кто усомнится в том, что он тоже так решил.
Под обстрелом уже примерно семидесяти с лишним растерянных и ревнивых взглядов он непринужденно увлек жертву прочь с танцевальной площадки, и вскоре они истаяли на очередном пролете скользких лестниц, ведущих вниз и наружу, за бархатным занавесом ночи.
