Татьяна Суворова - ДВА ЗЕРКАЛА
Лопаты мелькали до отупления равномерно. Песок и пыль колыхались над землей как злая, нервная туча – не было ветра, чтобы снести их в сторону. Рабочие вначале пели – очень неблагозвучно и нестройно, но вскоре умолкли. Я сидел и смотрел на облако пыли.
Я потратил на это занятие еще пять дней, только вечерами спускаясь в раскоп под нужным мне камнем. В общем, то время было жаркое и пустое – совсем как пески вокруг. И беззвучное – рабочие вскоре стали очень молчаливы, а ветер, казалось, боялся летать в этих местах. Я успел пару раз выкупаться в отвратительной, стоячей воде озерца. Понырял, нашел на его дне ключ – он оказался таким же болезненно-теплым.
На седьмой день раскопок (магическое число!), сразу после обеда, в мою палатку ввалился Боб. Его детское лицо светилось довольством, уже подогретым дозой песчано-спиртового коктейля:
– Босс, дверь. Рабочие вдруг струхнули, лопочут, что за открытие дверей им не платят.
Я с видимой неторопливостью отложил том "Практической магии" Папиуса (магии, так и не давшейся мне!). Встал и пошел.
Жара липла к мокрым лицу, телу. От пота даже почти не чувствовалась сухость воздуха.
Около раскопа стояли рабочие. Пробитые песком и грязью хламиды. Лиц не видно – их защищают повязки. Словно стоят не люди, а загробные тени.
От таких мыслей мне стало страшновато, но я заставил себя не вздрагивать. Небрежно сказал Бобу, что в награду выдаю всем дневное жалование в двукратном размере. Подождал, пока Боб переведет, и под радостно-благодарные вопли прополз в широкий лаз.
Прополз навстречу Аду.
Солнце било сзади, освещая пещерку и отражаясь в совсем не пострадавшем от времени полированном базальте исполинской двери. Высота – в четыре человеческих роста, ширина – промарширует десяток человек…
Я коснулся неестественно теплого камня двери. Почти безнадежно нажал на него ладонью – и она распахнулась по ранее незаметной линии створа. Распахнулась очень легко – еле устоял на ногах.
Я зажег электрический фонарь, обернулся, махнул рукой и шагнул в широченный черный коридор.
В том пергаменте не было плана самого храма. Но я не особо огорчался, рассчитывая обойтись без него.
"Некрономикон"! Власть!! Власть над всеми этими недолюдьми – англичанами и прочими, белыми и цветными!!!
Когда дверь распахнулась, из подземелья ничем не пахнуло. Но едва я перешагнул порог – как чуть не задохнулся от перегретого, застоявшегося смрада разложения. Спешно закрыв лицо платком и тут же побрызгав тот одеколоном (видимо, добрый гений надоумил меня все время таскать это в кармане), я торопливо пошел по скользкому полу. Песок, попадая в эти миазмы, становился грязью – тоже полуразложившейся, чавкающей, доходящей до половины щиколоток и мигом просочившейся через ботинки и носки. Когда я почувствовал прикосновение этого месива к коже – меня вырвало, прямо на брюки.
Рвота разбудила хлюпающее, очень долго не затихающее эхо. Я в панике оглянулся на еще близкий выход – но дверь закрылась буквально на моих глазах. Я был один в каменной кишке. Электрический свет нехорошо плясал в полупрозрачных, обсидиановых плитках, покрывающих стены и потолок коридора. В отличие от пола, они были абсолютно чисты и зловеще-прекрасны.
Мне захотелось бежать отсюда – захотелось до боли в желудке, до кругов перед глазами. Но от страха ноги стали такими же каменными, как коридор – они не могли сдвинуться. Я хотел закричать – и не смел. Хотел застонать – и не мог.
Не знаю, сколько я простоял в таком состоянии – безмолвный, совсем беззащитный перед древней, никогда не видевшей солнца утробой. Сердце почти останавливалось от страха.
Наконец ужас стал настолько силен, что, видимо, включил какие-то неведомые механизмы самосохранения – и они, ради моего спасения, вышвырнули из сознания все эмоции. Если бы не это, я бы простоял так недели и недели – пока не умер от жажды или голода. Или умер бы от инфаркта. И стал бы гнить на этом адском полу.
Я побежал к двери. Но остановился – ведь я совсем отупел и не чувствовал даже страха. И сказал себе: "Ты пришел сюда за СИЛОЙ. Не трусь. Иди. Иди вперед. Ты получишь немыслимую силу, немыслимое могущество. Ты же не заурядный недочеловек, тебе не к лицу трусить. А если ты трус, значит, ты недо…"
Последняя мысль была более невыносима, чем коридор – и я аккуратно пошел вперед, по грязи.
Может, эта грязь была останками разложившихся трупов?!
Коридор сужался, но высота его росла. Очень скоро звук моих шагов стал рождать чавкающее и чвакающее эхо. Грязь под ногами дышала – зловеще и неравномерно. У стен, совершенно лишенных украшений, стали попадаться жабоподобные статуи. Они стояли через неравные промежутки, у них были почти человеческие лица. С тех пор я понял, что самый страшный монстр – это ПОЧТИ человек. Извращения нашего облика способны довести нас до безумия гораздо скорее, чем откровенно чуждые и неузнаваемые формы.
Когтистые, алчно протянутые ко мне лапы. Широченные клыки на бородавчатых мордах. С трудом я заставлял себя всматриваться в их вздутые животы, в их рахитичные, скрюченные ноги, с которых свисали мерзкие лохмотья плесени. Все сделано из кусков мориона * – камня Загробного мира. Только глаза – из натурального, растрескавшегося (!!!) опала – камня наркотического бреда, камня самоубийств…
Я с трудом дышал через платок – смесью одеколона и морга. Опаловые, лживые глаза маняще отблескивали с черных, иногда тоже растрескавшихя лиц. Иногда от моих шагов с искривленных лап отваливались ошметки плесени и грязи – словно эти жабы временами купались в жиже под лапами. А свет дробился, играл в морионе, создавая гипнотическую, иллюзорную жизнь…
Не знаю, что здесь творилось с нашим миром – коридор все время шел под уклон, но жижа никуда не текла, и ее слой не увеличивался.
Иногда я останавливался – и тогда меня душило молчание подземелья.
Жабы росли. Их статуи уже стали выше меня. Инфернально одинаковые, отличимые друг от друга только размерами и рисунком трещин.
Кружилась голова. Я соображал уже совсем плохо – достаточно плохо, чтобы идти вперед.
Ни одного ответвления. Коридор стал ущельем. Каменные лапы все время задевали меня, пачкали мою одежду слизью – и слизь, тошнотворная, тепловатая, тут же просачивалась к телу.
Да, проклятый, брошенный и забытый Храм Ночи лишил меня разума. Я стал безумен еще в самом начале моего пути. Иначе бы я умер здесь от ужаса, от отвращения.
Храм, построенный царицей Нитокрис. Мертвецом, пришедшим к Аль-Хазреду и попросившим подарить проклятую книгу…
Коридор упирался в стену. А влево – был вход в зал.
Я вошел внутрь. Похоже, зал был квадратным внизу, сжимающимся кверху. Свет не мог достать до потолка – или что-то не давало ему достать? Тонкие, чуть извивающиеся колонны из цельных кусков обсидиана походили на исполинских червей. Что ж, в каждой могиле есть свои черви…
