Говард Лавкрафт - Пришелец из космоса
Это несчастье произошло с ним на сорок девятом году жизни, когда, находясь в театре на премьере моэмовского «Письма», он в середине второго акта внезапно потерял сознание. Его перенесли в служебное помещение, где попытались привести в чувство, а затем на карете медицинской помощи доставили домой, и там в течение нескольких часов подряд над ним безуспешно бились врачи. В конечном счете Пайпер был госпитализирован. Коматозное состояние продолжалось три дня, после чего сознание вернулось к нему.
С первых же минут стало заметно, что он несколько «не в себе» — личность его подверглась неожиданно глубокой трансформации.
Врачи, наблюдавшие за ним, сходились во мнении, что это был приступ паралича, но симптомы, прямо подтверждающие диагноз, выявлены не были. Заболевание оказалось настолько серьезным, что некоторые вполне элементарные операции давались ему с огромным трудом. В его общем физическом состоянии не было отмечено серьезных нарушений, органы артикуляции в целом работали нормально, но в то же время движения, которыми он пытался взять какой-либо предмет, больше напоминали крабьи; кроме того, ему вновь приходилось учиться ходить и говорить. Вместо звуков у него получалось нечто напоминающее свист, при этом было заметно, что он очень обеспокоен своей неспособностью вступить в контакт с окружающими. Однако его интеллектуальные способности серьезно не пострадали, свидетельством чему может служить тот факт, что он смог всего за неделю восстановить утраченные навыки.
Гораздо хуже обстояли дела с его памятью. Здесь был сплошной пробел. Он не узнавал сестру, коллег по университету, город, в котором жил, и почти ничего не помнил о Соединенных Штатах Америки. Таким образом, его нужно было учить всему заново. Как ни фантастично это звучит, но Пайперу потребовалось менее месяца (удивительно короткий срок), для того чтобы овладеть всеми необходимыми знаниями об окружающем мире, демонстрируя при этом воистину феноменальные способности.
Только три года спустя Пайпер начал осознавать в полной мере всю странность своего тогдашнего поведения и определил его как «нечто необъяснимое». В тот период он оставил работу в университете и увлекся путешествиями, воспоминания о которых, однако, полностью изгладились из его памяти после окончательного «исцеления». По его рассказам, он побывал в самых удаленных уголках планеты — в Аравийской пустыне, на просторах Внутренней Монголии, за Полярным Кругом, на островах Полинезии, в горной стране Инков и во многих других местах. Он не помнил, чем занимался во время своих путешествий; мало что могли подсказать и те редкие сувениры, которые были обнаружены в его багаже. В большинстве своем они представляли собой сколки камней с иероглифическими письменами на них, которые являются атрибутом чуть ли не каждой коллекции путешественника, возвращающегося из дальних странствий.
Во время коротких передышек между поездками он быстро и много читал в самых известных библиотеках мира. Начав с библиотеки Мискатоникского университета, известной своим богатым собранием редких старинных книг, он позднее добрался аж до Каирской библиотеки в Египте. Большую же часть свободного времени он проводил в библиотеке Британского Музея и Национальной библиотеке Франции, не говоря уже о многочисленных частных книжных собраниях, куда обращался за консультациями по тому или иному вопросу.
Записи, которые он вел, свидетельствовали о том, что круг его чтения составляли исключительно древние манускрипты, о многих из которых до своей болезни он не имел ни малейшего представления. Приведу перечень этой литературы: «Пнакотические рукописи», «Некрономикон» безумного араба Аль-Хазреда, «Unaussprechlichen Kulten» фон Юнцта, «Cultes des Goules» графа д'Эрлетта, «Vermiis mysteriis» Людвига Принна, «Тексты Р'Лайх», «Семь Сокровенных Книг Хсана», «Песни Дхола», «Liber ivoris», «Записки Челено» и ряд других; причем многое из того, что он читал, сохранилось только в отрывках, которые были разбросаны по разным частям света. Порядок работы с книгами был неизменен — сначала легенды, книги о сверхъестественном, затем книги по истории и антропологии. Это не могло не наводить на мысль о том, что Пайпер интересовался историей человечества с незапамятных времен и искал сведения об этом в книгах, содержащих учения оккультного свойства.
Замечу, что во время своих путешествий он общался с людьми, которых прежде не знал. Встречи эти происходили как бы по заранее намеченной схеме. Люди эти были одинаковых с ним убеждений, занимались странными научными изысканиями и преподавали либо в колледжах, либо в университетах. Впоследствии, общаясь с ними по телефону, Пайпер выяснил, что все они пережили недуг во многом схожий с его собственным.
Подобный образ жизни ни в коей мере не был свойствен Пайперу до начала болезни. Путешествия длились долгих три года. Два месяца на Понапе, месяц в Ангкор-Вате, три месяца в Антарктике, конференция в Париже и короткие приезды в Аркхэм на отдых — в таком режиме прошли три года его жизни, предшествовавшие полному выздоровлению, за которыми вновь последовала болезнь, стершая из его памяти все вышеописанные события.
II
Мне потребовалось три встречи с Амосом Пайпером, чтобы хоть как-то разобраться в причинах, лишивших его покоя и сна. Видения, которые постоянно его преследовали, как правило, походили одно на другое, но все они были фрагментарны и отрывочны, что, впрочем, ничуть не умаляло их значения. Чаще всего Пайпер видел картину одного и того же места. Я попытаюсь в точности воспроизвести то, что он мне рассказал.
«Я работал в поражающем своей величиной здании библиотеки. Зал, в котором я переписывал что-то на непонятном мне языке, был настолько велик, что находившиеся в нем столы были размером с обычную комнату. Стены были из базальта, а книжные стеллажи вдоль них — из какого-то темного дерева неизвестной мне породы. Книги являли собой не типографскую продукцию, а голографические изображения, в большинстве своем содержавшие тексты на уже упомянутом странном языке. Однако часть текстов была написана на языках хорошо мне знакомых или вдруг ставших понятными — на санскрите, греческом, латинском, французском и на различных вариантах английского — от языка первых саксонских хроник до современного. Освещалась комната шаровидными кристаллическими лампами, рядом с которыми на столах возвышались неясного назначения устройства, состоявшие из стекловидных трубок и круглых металлических стержней.
Несмотря на огромное количество книг на стеллажах, комната казалась голой и неуютной. На поверхности базальтовых простенков виднелись причудливые математические диаграммы и надписи, сделанные на том же непонятном языке. Кладка здания напоминала кладку древних культовых сооружений — большие каменные блоки выгнутой формы были уложены один на другой выпуклой стороной вверх. Пол комнаты был вымощен восьмиугольными базальтовыми плитами. Кроме уже упомянутых рисунков на стенах, какие-либо иные декоративные украшения отсутствовали. Между огромными, от пола до потолка, стеллажами, размещались столы, за которыми мы работали стоя. В библиотеке не было стульев, да и желания присесть, по правде сказать, тоже не было.
