Юлия Ткачёва - Псы Господни
Разумеется, нам этого хотелось. В наших снах мы загоняли оленей, ломали им шеи и впивались в горло, подставляя пасти под хлещущие багряные струи.
Должно быть, как раз такой сон увидел тот, кто выдохнул пламя на соломенный пол сарая.
Фра Паоло говорил, что такие сны – искус плоти. В них нет греха, как нет греха на лесных кошках, душащих зайцев (при этих его словах наши глаза сверкали ярче). Но поддаться искушению наяву – грех, потому что в нашем случае мы убивали бы не ради пропитания, а для удовольствия. Находить же удовольствие в убийстве противно воле божьей.
Признавая его правоту, мы читали молитвы – чтобы отогнать искушающие видения. Семеро огромных псов, бормочущих «Отче наш» после вечерней трапезы – представьте только себе это зрелище!
И всё же, при всей странности нашей тогдашней жизни, мы были счастливы. Добро и вера заполняли наши сердца. Семь божьих искр горели ярко. Мир был прост, понятен и светел.
***Три или четыре раза в монастырь приезжал граф. Удивительно, но отсутствие воспоминаний о прошлом никак не мешало нам испытывать при его виде неприязнь и злобу. Возможно, это случалось ещё и оттого, что сам граф боялся и ненавидел нас. Он ни разу не показал этого даже взглядом – но его выдавал запах. Он боялся до дрожи в коленках, до темноты в глазах.
Для того, чтобы убить пару адовых псов, наших отца и мать, ему потребовались все его люди, большой вооружённый отряд, понесший серьёзные потери в том сражении, которое язык не повернулся бы назвать охотой.
И он, и мы знали: для того, чтобы убить семерых псов господних, у него не хватит сил и людей. Как он, должно быть, проклинал тот день и час, когда согласился пощадить семерых щенков!
В монастырь продолжали течь подводы с мясом, нужным для нашего прокорма.
К нам по-прежнему не допускали никого, кроме двух наших наставников, но теперь нам время от времени позволяли свободно гулять по окрестным полям, принадлежащим монастырю.
Мы никому не причинили ни малейшего вреда. Ни один из нас не загрыз даже полевой мыши – запреты, данные фра Пьетро и фра Паоло, мы соблюдали неукоснительно. Но один наш вид наводил на все окрестные земли трепет.
***В этот свой приезд граф, против обыкновения, появился близ нашей псарни, чего обычно тщательно избегал. И – он смотрел на нас. Изучая. Оценивая. С интересом. Так смотрят не на врага – на того, кто может принести пользу.
Отец-настоятель сопровождал его. Запах графа нёс в себе страх и ярость. Запах настоятеля – сомнения и желания, определить которые мы не могли… Но эти желания мне не понравились. Было в них что-то, напоминающее запах прелой соломы из нашего детства, свербящее в носу.
Второй, не сдержавшись, фыркнул.
Отец-настоятель встал перед нами и негромко произнёс:
– Дети мои…
– Да, отец, – ответил за всех Первый, склонив перед ним голову.
Лицо стоящего позади него графа на мгновение перекосилось – чуть ли не впервые на нашей памяти он не смог сдержать изумления.
***Мы шли в авангарде – семеро псов, чернее тьмы, сверкая глазами, оскалив пасти, дыша пламенем.
– …Если Господь будет милостив к нам, вам не придётся вступить в бой, – сказал фра Пьетро, прощаясь. – Увидев вас, шагающих во главе войска, враги дрогнут и бегут. Но для этого вы должны выглядеть устрашающе, во славу Господа.
О, да – мы выглядели устрашающе. Настолько, что за солдатами, шагающими позади нас, приходилось следить, дабы они не бросились бежать в противоположную сторону.
– …Но что, если запах крови сведёт нас с ума, – спросил Первый. – Будет ли убийство – грехом?
– Убийство на поле брани не есть грех, – ответил ему фра Паоло. – Это война. Вы защищаете наши земли и наших людей, как истинные воины божьи.
Сейчас фра Паоло ехал рядом с нами, плечом к плечу, и его присутствие поддерживало и ободряло меня и моих братьев.
…Возможно, враги и впрямь дрогнули и побежали бы, будь перед нами пехота. Но войску графа противостояла конница. Тяжело вооружённая, боевая, разогнавшаяся конница.
И на глазах у лошадей были шоры.
Передний ряд, почуяв наш запах, всё же дрогнул и замедлил ход, но отступать им было некуда, сзади шла следующая волна, остановить её было невозможно – и два войска столкнулись.
Мы внезапно оказались в самой гуще боя.
Закричали умирающие лошади, напоровшиеся на копья.
Уши заполнили вопли, грохот железа и хруст костей.
Острый, горячий запах крови хлынул в наши ноздри.
И семь глоток в один и тот же миг исторгли яростный рык, заставивший и врагов, и соратников содрогнуться.
Свору псов господних впервые спустили с цепи.
Я плохо помню, что было потом. Прыжок, удар лапой, впиться в лошадиное горло, рвануть – и дальше, и снова прыжок, крик солдата, руку которого сдавили мои зубы, фонтан крови, выдох пламени, шипение палёной плоти…
Это не было похоже на наши сны.
Это ни на что не было похоже.
На нас не было управы, не было силы, мы шли сквозь вражеское войско, как семь раскалённых ножей сквозь масло.
И это было хорошо.
…К реальности меня вернул горестный вой, издаваемый одним из моих братьев. Через миг к нему присоединился второй, а ещё через мгновение взвыл я сам, задрав морду к небу.
Лапы Первого обнимали бездыханное тело фра Паоло.
***Отец-настоятель исповедовал нас.
Да, некрещёным нелюдям недоступно таинство исповеди – но как ещё было назвать тот горестный рассказ, который мы поведали нашему единственному оставшемуся наставнику?
И как, кроме отпущения грехов, назвать его утешения, и повторяющиеся слова о том, что убийство на поле брани – в божьей воле. И то, что мы сделали – добро и благо…
Больше мы не участвовали в битвах. Этого попросту не требовалось. Граф выиграл войну, дав одно-единственное сражение.
Земель, принадлежащих монастырю, стало много больше. В монастырские ворота рекой потекло добро.
И, конечно, не последнюю часть его составляло мясо, нужное нам для пропитания.
В наших снах мы снова и снова рвали, кусали, жгли – и снова и снова выли над телом учителя и друга.
***Мы сидели в ряд, все семеро, склонив головы. От запаха ладана было трудно дышать. Отец-настоятель принимал сан епископа. Наше присутствие на церемонии, судя по уклончивым ответам фра Пьетро – а точнее, судя по его запаху во время этих ответов – вызвало много шума и толков, но настоятель был непреклонен.
Псы господни должны сидеть рядом с ним в миг его славы.
Из книг и слов фра Пьетро и фра Паоло мы знали, что сан епископа означает признание достоинств и благочестия того, кому он достаётся.
