Элджернон Блэквуд - Возмездие
Впрочем, против него нет и не может быть никаких улик, ему надо лишь твердо придерживаться придуманной им версии: племянник оступился, пытаясь сорвать эдельвейс, — и никто не сможет доказать его вины; а уж поверят ему или нет, в конце концов неважно. Он попробовал было встать, но из-под его тяжелых кованых башмаков выкатился камень и тут же, прыгая, исчез в бездне. Хеммель проводил его взглядом, но и на этот раз не услышал звука падения. Весь закоченевший от холода, с кружащейся головой он отполз от опасного края. Из-под ног еще два камня скатились в пропасть.
Низкое небо уже потемнело, а ему предстоял еще долгий путь; не прошло и часа, как его нервные, умственные и физические силы были уже на исходе. Пред внутренним взором то и дело вставала картина совершенного убийства, мешая ориентироваться среди скал. Несколько раз Хеммель спотыкался, мускулы сводило судорогой, ноги плохо повиновались; быстро надвигалась ночь, необходимо было сделать короткий привал, чтобы хоть немного сориентироваться и перекусить, но ему не удалось проглотить ни крошки; поднимающийся ветер нес с собой то ли дождь, то ли мокрый снег, и он окончательно потерялся, не зная, в какую сторону идти. В тумане и мраке нельзя было различить никаких огней в долине внизу, которые могли бы послужить ориентиром; кругом сплошные нагромождения скал — незнакомый и какой-то даже враждебный ландшафт, казалось вступивший в заговор против убийцы.
Глупо заблудиться в нескольких часах ходьбы от дома, и Хеммель, спотыкаясь на каждом шагу, побрел дальше — холод все усиливался, и только постоянное движение могло спасти от замерзания. В конце концов он забрел в тесную расщелину среди отвесных скал, откуда не было пути ни вперед, ни назад, и здесь, привязав ремнем руку к ближайшему валуну, решил заночевать. По оглушительному свисту ледяного ветра он догадывался, что почти у самых его ног простирается пропасть. Мороз постепенно сковывал его тело, путник терял сознание…
Разбудил его какой-то шорох, может быть, даже прикосновение чьей-то руки. Среди пустынных утесов завывал ветер, и если бы кто-то и произнес какие-то слова, расслышать их было невозможно. Вблизи как будто мелькнула какая-то смутная фигура, это, очевидно, и пробудило его угасающий разум. Ресницы смерзлись, но Хеммель все же сумел различить деревенского парня, по всей вероятности местного уроженца, ибо никто другой не мог бы найти путь среди дикого хаоса скал в такой час и в такую непогодь. «Помогите, помогите!» — хотел он крикнуть, но ни звука не вырвалось из его уст; однако смутно различимый во тьме парень уже протягивал руку, чтобы помочь ему встать. Сильно окоченевшее тело отказывалось повиноваться, но рука спасителя уверенно и твердо вела его по горным склонам. И хоть в лицо стегала колючая снежная крупа, они, ни разу не споткнувшись, перебрались в безопасное место.
Преодолевая леденящий ужас, Хеммель пытался внести хоть какую-то последовательность в свои запутанные мысли. Итак, он спасен, спасен по чистейшей случайности, ибо найти его, безмолвно лежавшего в беспросветной тьме, можно было только благодаря случаю. Его проводник, несомненно, из местных, ибо хорошо знал дорогу и шел вперед без малейших колебаний. В движении Хеммель стал постепенно согреваться, и слабый лучик надежды проник в его душу. Все это время он не переставал твердить про себя выдуманную версию гибели своего племянника, но так неубедительно и бессвязно, что, произнесенная вслух, она бы только навлекла на него подозрения. И вдруг, к своему ужасу, он поймал себя на том, что машинально повторяет:
— Но ведь не может быть никаких улик… никаких улик!..
Слава богу, парень как будто ничего не слышал; ветер заглушал слабый голос Хеммеля. Теплое чувство благодарности, тронувшее его душу, не помешало ему, однако, прикидывать, сколько денег придется выложить за свое спасение; эта подлая мысль сменилась еще более подлой: отныне он богат. И как ни пытался Хеммель разглядеть лицо своего спасителя, сделать это впотьмах было невозможно — угадывались только смутные контуры фигуры молодого крестьянина да чувствовалась надежная поддержка его уверенной руки. Им овладело тошнотворное, обессиливающее чувство, и он вынужден был присесть на валун; проводник стоял рядом, терпеливо ожидая, когда его спутник сможет продолжать путь. Они пытались заговорить, но их слова тонули в ураганном вое ветра.
Во время одного из таких коротких привалов, когда Хеммель уже стал отчаиваться, сквозь дикий рев ветра пробились слабые голоса, блеснули огни. Проводник показал жестом, что надо продолжать путь, и последним усилием вконец измученный человек поднялся на ноги. Навстречу им явно шла спасательная партия, вышедшая из деревни еще несколько часов назад. У них должны быть и еда, и бренди, и одеяла, подумал Хеммель. Итак, спасен! И все же истинный его спаситель — этот молчаливый коренастый парень, который случайно или по воле провидения наткнулся на него в горах.
— Мы здесь! Мы здесь! — крикнул он, пытаясь перекричать вой ветра, и, прежде чем упасть, увидел, как в ответ качнулись из стороны в сторону фонари.
Проводник подошел ближе и, склонившись над ним, сказал несколько слов, но Хеммель не мог их расслышать — казалось, на какой-то миг он потерял сознание; очнувшись, услышал совсем рядом гортанный людской говор, кто-то поднес к его губам бренди, сильные руки закутали полумертвое тело в одеяло. Хеммель открыл глаза: вокруг покачивались фонари, и в их мерцающем свете ему удалось наконец увидеть своего спасителя, который стоял поодаль от остальных.
Однако в следующий миг лицо парня растворилось во мгле, фонари двинулись в путь. Лежа в легких носилках, Хеммель в полубреду вновь и вновь повторял свою заученную историю, но никто из спасательной партии не обращал на него внимания: никакого деревенского парня они не видели. Трое спасателей выслушали его с доброй и сочувственной улыбкой, но заверили, что нашли его одного, никого рядом не было. По их словам, указать ему путь мог только сам милосердный Господь, ибо ни один человек без божественной помощи не смог бы спуститься с гор в такую метель — да еще ночью!
Хеммель ничего не ответил, ибо к этому времени уже знал правду. В зыбком свете фонарей убийца все же успел разглядеть лицо своего спасителя, его улыбающиеся черты, добрые, всепрощающие глаза: это был Эрик, которого он убил, чтобы завладеть его деньгами…
Перевод А. Ибрагимова
