Евгений Константинов - Пока не перевёрнут треугольник
Все произошло очень быстро. Девушка-ангел, спустившаяся на землю, глянула на меня, макнула кистью в палитру, сделала несколько мазков по холсту и… Только что я, все еще опираясь на палку, стоял рядом с джипом и вдруг очутился между двух мольбертов, а мои растянутые в стороны руки, оказались каким-то образом привязаны к подрамникам. Привязаны не чем-нибудь, а такими же белоснежными прядями волос, что были на голове у девушки.
Я машинально попытался вырваться, но с виду хрупкие и не очень устойчивые мольберты даже не шелохнулись, словно не стояли на земле, а были в нее вколочены.
— Не волнуйтесь, ничего страшного с вами не случится, — попытался меня успокоить обладатель банданы.
— Но как это произошло? — я кивнул на свои руки. — Что здесь вообще происходит?
— Я просто тебя нарисовала, — сказала девушка и широко улыбнулась, показав ровный ряд зубов, почему-то совсем маленьких, как у ребенка.
— Нарисовала? — я посмотрел на ее холст и увидел там человечка, который, как будто бы нес сразу два мольберта. Приглядевшись, различил детали: треккинговые ботинки, защитного цвета брюки и жилетка, под ней — светлая рубашка, на голове — темно-зеленая бейсболка. Вылитый я! Но каким образом это можно было нарисовать за пару секунд?!
— Мы вам все объясним и даже покажем, — пообещал мужчина. — Но и вы не держите от нас тайн.
— Да о чем вы?
— По вашему мнению, сегодня с неба прольется вода? — задал он какой-то неправильный вопрос.
— Не хотелось бы, — проворчал я, глядя на пока что далекие тучи. — А то все соревнования насмарку пойдут.
— Соревнования?
— Мы здесь соревнуемся, кто больше рыбы поймает. Басса! — я невольно повысил голос, словно разговаривал со слабослышащим.
— Басса?
— Большеротого окуня.
— Кто это — вы? — задавая вопросы, художник не удосуживался поворачивать голову в мою сторону. Продолжал орудовать кистью, посматривая то на холст, то на дальний берег фрагмы.
— А вы сами-то кто? — я вновь безуспешно попытался высвободиться.
— Мы те, кто без труда лишил тебя возможности передвигаться, — белокурая красавица встала в каком-то метре напротив меня. От ее лица невозможно было оторвать взгляд, оно притягивало, заставляя изучать, запоминать, впитывать в себя каждую свою линию, каждую черточку. Если бы еще не обнажающиеся при улыбке неестественно крохотные зубы…
— Но, как вы это сделали? Почему мои руки вдруг…
Она сделала шаг вперед, обхватила меня рукой за затылок, притянула к себе и нашла своими пухлыми губками мои задрожавшие губы. С ума сойти! Всего лишь за еще один такой поцелуй я готов был бы…
— Кто вы такие, ловящие рыбу в этой грязной воде? — спросила она, отступая и глядя мне в глаза зеленью своих глаз.
— Мы все из России. Фром Москоу. Каждую весну и осень на Кипр прилетаем, чтобы басса половить, посоревноваться.
— Зачем?
— Соревноваться зачем? Так ведь это же спорт! По рыбалке даже чемпионаты мира проводятся. В этом свой кайф. Поймать рыбы больше, чем поймали другие…
— Кайф? — художник, наконец-то, посмотрел на меня. А я на него. Наверное, Верке или Катюше этот мужчина понравился бы не меньше, чем понравилась мне его красавица-напарница.
— Как в любом спорте, — я сглотнул слюну. — Для нас — рыболовов-спортсменов соревнования — настоящий праздник. Удовольствие, адреналин. У нас, в Подмосковье почти каждые выходные по спиннингу соревнования проводятся.
— В Подмосковье?
— Да. На водохранилищах. Истринском, Озернинском, Можайском…
— И тоже — в грязной воде?
— Ну, как — в грязной, — я сделал попытку пожать плечами. — В нормальной воде. Нам ведь главное — рыбу поймать, а какая уж там вода — не важно.
— Когда вытаскиваете рыбу из воды, вы трогаете ее руками?
— А чем же еще!
— Без защитных средств?
— Ну не перчатки же надевать…
Красавица по очереди внимательно осмотрела и даже потрогала мои кисти. Прикосновения были очень нежными, так, наверное, пятилетняя девочка гладит уложенную в кроватку свою любимую куклу. Я на мгновение представил себя и художницу в одной постели…
— Значит, вы совсем не боитесь э-э-э… природной воды? — в ее и без того распахнутых глазах проскользнуло искренне удивление.
— Почему мы должны ее бояться? Я, например, до того берега и обратно запросто доплыву, — сказал я абсолютную правду. Чем, кажется, вызвал неподдельный интерес и у нее, и у него.
— И сколько вас здесь… соревнуется?
— Ровно двадцать спортсменов. А я — судья, после финиша буду рыбу взвешивать и результаты подсчитывать.
— Результаты?
— Ну да. По трем самым крупным рыбам…
— Почему только по трем? — удивился он. — А если поймаете больше?
— Такие правила. Ты можешь хоть десять поймать, но в зачет только три самые крупные идут.
— А остальных куда?
— Отпускаем обратно в воду. Если они, конечно, подохнуть не успели. Или забираем и отдаем повару в отеле, чтоб пожарил.
— Вот, значит, как, — художник удовлетворенно оскалился, и из его открытого рта послышался звук, больше всего похожий на продолжительную отрыжку. Но когда девушка так же выдала похожий звук, мне подумалось, что таким образом они между собой общаются. Кто же они такие?
Я бросил взгляд на холст обладателя банданы. Оказывается, художник довольно точно отобразил противоположный берег водоема: под синим небом — древние горы, поросшие зеленым кустарником, довольно покатый склон, даже две фигурки рыболовов у уреза серебристой воды. Всмотревшись в уже не нарисованный, а в настоящий берег, я по цвету одежды узнал в одном из рыболовов Андрея Смертина. Андрюха прибежал на свое любимое место, где можно нарваться на стаю басса средних размеров и, вроде бы, Пашу Семечкина за собой притащил.
— Очень хорошо, что вас ровно двадцать и еще один, — обратился ко мне художник. — В случае если счет окажется равным, вы станете решающим аргументом.
— Какой такой счет? Какой решающий аргумент?! — повысил я голос. — Немедленно развяжите меня. В конце концов, мы — граждане иностранного государства.
— Государства, — покивал головой художник. — Фром Подмосковье, так?
— Развязывай давай! — вновь потребовал я.
— Посмотри-ка лучше сюда, — художник отложил одну и взял другую, очень тонкую кисть и макнул ее в палитру. Прямая линия золотистого цвета, проведенная параллельно земле в центре холста, обезобразила рисунок. Еще две прямые линии, — и получился равнобедренный треугольник с устремленной в нарисованное небо вершиной.
— Ну, вот, — удовлетворенно сказал художник, после чего взял и перевернул картину на сто восемьдесят градусов.
