Яцек Пекара - Операция «Орфей»
— Да-а, el commandante оказывает поддержку беднякам, о которых не заботятся власти страны. Вы забыли добавить, что он их защищает. Что смешно — главным образом от самого себя.
— Вы не работаете на Санчеса, — проигнорировала она мои замечания.
— Можно сказать, что наши с ним интересы отчасти совпадают. Не больше, но и не меньше.
Я вытащил карту памяти из аппарата и подвинул его к Анне Стюарт. Она вскочила, но тут же снова рухнула в кресло. Вряд ли она обрадовалась, однако я не мог позволить ей оставить фото. В нынешние времена их слишком быстро можно переслать с помощью интернета или телефона. А я не хотел, чтобы американские парни заинтересовались, что забыли в джунглях наёмники, собранные из разных стран. Конечно, даже если бы она отправила фотографии, ждать пришлось бы долго. Я знал, как медленно вращаются жернова бюрократической машины, в конце концов, сам некогда служил стране, которая была лучшим этому примером. Чиновникам пришлось бы проверять доказательства, делать их экспертизу, принимать решение на высшем уровне, запрашивать разрешение колумбийского правительства — и только тогда отправлять сюда самолёты или вертолеты. К тому времени после нас остались бы только окурки и пустые бутылки. Но я предпочитал не рисковать, Стюарт могла быть пробивной журналисткой, но с таким же успехом — и агентом разведки. В общем-то, эти профессии прекрасно сочетаются.
— Какой армии вы полковник?
Наверняка она не была настолько наивна, чтобы полагать, будто я отвечу. Она посмотрела на меня внимательнее.
— Вы очень хорошо говорите по-английски. Без акцепта. Но не думаю, что вы англосакс.
— Мама воспитывалась в Штатах, — честно ответил я, чем только пробудил её интерес.
— А отец?
Я улыбнулся.
— Отец не был в восторге от вашей родины. — И снова я не соврал. — Хотя он ценил вашу… — подобрал слово, — живучесть. Говорил, что нельзя эффективно воевать с народом, который веками вскармливал худших подонков, собранных со всего мира.
Она засмеялась.
— Вы знаете, то же самое говорил и мой отец. Только вместо слова «подонки» употреблял «решительные личности, объединившиеся, чтобы радикально изменить свою жизнь».
— Разница лексическая, — согласился я и долил ей колы.
— А вы нас любите, полковник?
— Не совсем. Но даже если у меня и были какие-то негативные чувства, они давно отгорели. Могу сказать, что вы меня не интересуете. Ни ваша страна, ни ее жители, потому что они никак не связаны с порученным мне заданием.
— Прагматичный подход.
— Так меня учили.
— Где?
— Моя дорогая, — я развёл руками, — вы на самом деле думаете, что таким способом чего-то от меня добьётесь?
— А другим?
— Анна Стюарт, у вас нет ничего, что вы могли бы мне дать взамен интересующей вас истории.
— Ну что ж, во всяком случае, думаю, рано или поздно станет ясно, чем вы тут занимаетесь, — и тогда можно будет хотя бы описать разговор с вами. Уже хорошо… — Слишком быстро она смирилась с поражением. По крайней мере, на словах.
Настроение поднялось — скорее всего (и даже наверняка) потому, что и уже слишком долго не разговаривал с молодой, красивой и достаточно интеллигентной женщиной. Хоть какое-то приятное разнообразие на фоне бесед с Али Аббасом или Андреем.
— И всё-таки я бы хотела что-нибудь узнать о нас. — Она потёрла ладони, как будто готовилась сдавать карты. — Вы сражались на какой-нибудь войне?..
— Слишком долго, — ответил я. И поскольку вспомнил слишком многое, разговор перестал меня забавлять.
Она, наверное, заметила, что мое настроение изменилось.
— Простите, если я вас задела.
Я махнул рукой.
— Что было — прошло, — ответил я, и на сей раз покривил душой. — Хотя могущественна смерть, и все мы в её власти — с улыбкой на устах.
— Шекспир?
Я покачал головой.
— Для вас каждая цитата всегда должна быть из Шекспира или, по меньшей мере, из Элиота или Китса[6].
Никогда не считал войну весёлым занятием. Скорей чем-то наподобие долга, который следует исполнить ради своей страны и своего народа, И сколько раз этот долг потом оборачивался вшами, ранами, горами трупов и людьми, которых расстреливали в затылок или жгли в сараях. И надо было с этим жить. У большинства из нас получилось…
Я вспомнил плачущую девочку, у которой один из наших забрал тряпичную куклу с пуговицами вместо глаз. «Как можно быть такой свиньёй, чтобы украсть у ребёнка игрушку?» — сказал я ему тогда. Правда, это не имело никакого значения, ведь мы сразу же застрелили и девочку, и её сестёр, и мать, и отца. Но когда она уже лежала на горе из трупов — по крайней мере, была с куклой в руках.
Человеку часто кажется, что он не сможет вынести некоторых вещей. Что не выдержит боли, холода или голода. Это не так.
В действительности мы слеплены из довольно крепкого материала. Похоже обстоят дела с психическими переживаниями. Мы способны научиться с безразличием наблюдать за смертью и пытками. Когда я впервые увидел, как мой сержант, чтобы добыть важную информацию, вырезает глаза заключённому, мне пришлось отойти в кусты и проблеваться. А позже я смог ужинать рядом и заставить себя ничего не видеть и не слышать. В конце концов, всё имело свой смысл. Признания заключённых могли спасти жизнь нашим людям. Стоит пожертвовать жизнью одного человека (особенно если он твой заклятый враг), чтобы спасти многих. Кроме того, мы прекрасно знали, что если попадём в руки противника, единственное милосердие, на которое можем рассчитывать, — это выстрел в затылок. В противном случае мы будем умирать так долго, что смерть станет нашей единственной целью и мечтой. Конечно, мы не были чудовищами. Ни мы, ни они. Но все мы уже забыли, как это — быть нормальным, обычным, ничем не выдающимся, приятным человеком. Тем, кто в воскресенье идёт в костёл с семьёй. Тем, чья женщина не плачет, когда он любит её. Тем, кто дает детям конфеты, а не засыпает известью рвы с детскими трупами. Тем, для кого жизнь другого человека имеет хоть какое-то значение. Тем, кто каждый день моется и бреется, не ищет на теле вшей и не боится тифа.
Забыли — и в этом-то была наша вина.
Пожалуйста, скажите хоть, как вас зовут, — потребовала Анна Стюарт немного обиженным тоном.
Я вынырнул из прошлого, радуясь, что девушка отвлекла меня от воспоминаний.
— Достаточно «господина полковника». Хотя… — я засмеялся. — Пусть будет Орфей.
— Орфей, Эвридика, Аид… Вы здесь, чтобы кого-то освободить, правда? Отбить?[7]
Её мысли летели быстро, но все же я знал наверняка: она не догадается. Она же не сумасшедшая.
