Андрей Дашков - Вода жизни
— Долго?
— Да хоть пятьдесят лет.
— Мне достаточно этой ночи.
— Тогда как там насчет последнего желания?
Он усмехнулся:
— Наверное, самое время прочесть «Книгу мертвых».
— А, брось. Книги — жалкое утешение для тех, кто не умеет ни жить, ни умирать.
— Значит, и для меня тоже.
— Но сейчас ведь тебе не до книг, верно?
Да, она была права. При виде книг он испытывал разочарование, как при разговоре с человеком, от которого ждал гораздо большего, чем тот мог дать.
— Тогда сними с меня эту боль.
— Что ты знаешь о боли, мелкий слизняк! — сказала она презрительно. — Сидишь тут и жалеешь себя, сопливый идиот. Разве тебя сжигали заживо на костре? Или, может быть, ты подыхал с развороченным животом на поле боя? Или тебя поносили ничтожества, когда ты волок свой крест вверх по дороге? А может, ты умирал в затонувшей подводной лодке — так долго, что предпочел перегрызть себе вены?.. Ты даже не попытался убить никого из тварей, уничтоживших тебя.
Что он мог возразить? Ничего. Она была права. Но от этого ему не становилось легче. Его тошнило от отвращения ко всему, ко всем и в первую очередь к себе.
— Я сделаю все, что ты скажешь. — Он не стал говорить о том, какую награду (или подачку?) хотел бы получить за свою верность. И так было ясно. Она видела его насквозь.
— Я единственная, кто знает о боли нечто окончательное, — сказала она, и почему-то в ее устах это не прозвучало самонадеянно. — Ведь я могу прекратить любую боль. Боль — вода жизни. Однажды она перестанет течь…
Он всмотрелся в ее прекрасное лицо и вдруг увидел сквозь кожу обугленный череп. Только на мгновение. В это мгновение он заподозрил, что разговаривает с тенью. Или сочетанием теней. И эти магические глаза — всего лишь игра фонарного света на кристаллах инея, покрывавшего оконное стекло.
— Да-да, меня ведь еще нет здесь, дорогой, — промурлыкала она с придыханием. — Я всегда в будущем. Где-то рядом с напрасно отложенными деньгами, мечтами, раскаянием и любовью. И хорошими манерами. А потом я становлюсь настоящим — и будущее исчезает. Предельно просто…
И снова она была права. Он представил себе, что ее (но не этот самый голос) сейчас слышат, кроме него, еще несколько миллионов человек на всей Земле. И каждый видит то лицо, которое отвечает его представлениям о будущем — отдаленном или близком, но в любом случае неизбежном.
— Учить тебя жить поздновато, а вот умереть… Ну что же, давай-ка попробуем. Для начала потанцуем.
— В последний раз?
— Само собой, в последний раз. Другого не будет.
В этот момент бармен добавил громкости, и стали слышны слова песни, звучавшей по радио. Человек, сидевший напротив темноволосой красотки, только сейчас заметил, что играет музыка, и понял, что музыка играла и раньше. Стены этого убежища состояли не только из кирпича, но также из тихой музыки, не пускавшей внутрь звуки пожирательницы-ночи. А та тихо и с наслаждением хрустела, обгладывая кости тех, кому повезло меньше…
Они встали. Они мягко двигались на полу из холодного камня. Они были вместе и все же на расстоянии, будто обреченный на проигрыш король и единственная прикрывавшая его пешка.
В голове мужчины мелькнула мысль: «Какого черта! Этот танец — просто дурацкий символ». Потом все мысли исчезли.
Он переставлял ноги, словно падал из одной ямы в другую — у него не было выбора. Она вела его, она заказывала музыку, она играла с ним, когда волосы, похожие на крылья ворона, касались его лица и накрывали тенью, в которой он начинал ощущать прохладу и утоление. И что-то еще, намекавшее на возможность забвения…
Вернувшись за столик, он уже не был пьяным. Он чувствовал себя человеком, отправившимся в путь, словно бар оказался вагоном поезда, на который он взял билет в один конец.
И поэтому его нисколько не удивило, когда поезд тронулся.
Июль 2004 г.
