Эдвард Бульвер-Литтон - Привидения и жертвы
— А у вас никогда не возникало любопытства провести ночь в доме?
— Было такое. Один, без спутников, я провел в доме не ночь, но три часа среди бела дня. Мое любопытство не удовлетворено, однако изрядно поутихло. Повторять эксперимент я не желаю. Видите, сэр, я с вами вполне откровенен: и, разве что ваш интерес разыгрался не на шутку, а нервы исключительно крепки, я по чести добавлю, что не советую вам оставаться в доме на ночь.
— Мой интерес и в самом деле разыгрался, — заверил я, — и хотя только трус хвастается выдержкой в ситуациях, совершенно ему незнакомых, однако мои нервы закалены в опасностях столь разнообразных, что я с полным правом надеюсь: они меня не подведут даже в доме с привидениями!
Мистер Дж. почти ничего к тому не прибавил; он достал ключи от дома из ящика письменного стола, вручил их мне, и, сердечно поблагодарив хозяина за откровенность и любезную снисходительность к моему пожеланию, я унес приз.
Сгорая от нетерпения приступить к опыту, я, едва оказавшись дома, призвал к себе доверенного слугу, молодого человека, наделенного неунывающим характером, бесстрашным сердцем, и при том совершенно свободного от любых предрассудков и суеверий.
— Ф., объявил я, помнишь, какое разочарование пережили мы в Германии, не обнаружив фантома в том старинном замке, где, по слухам, рыскал безголовый призрак? Ну что ж, здесь, в Лондоне, отыскался дом, в котором, как я имею веские основания надеяться, водятся самые настоящие привидения. Сегодня я там ночую. Из того, что мне довелось услышать, бесспорно следует, что нечто непременно явит себя взору или слуху не исключено, что нечто непередаваемо-жуткое. Если я возьму тебя с собой могу ли я положиться на твое присутствие духа, что бы уж там ни случилось?
— О сэр! Положитесь на меня, ответствовал Ф., просияв улыбкой.
— Хорошо же, вот тебе ключи от дома; вот адрес. Ступай туда; выбери для меня любую спальню; и поскольку в доме вот уже много недель никто не живет, разведи в очаге огонь пожарче, проветри постель, запасись и свечами, и топливом. Возьми с собой мой револьвер и мой кинжал, иного оружия я брать не стану, и сам вооружись также; и если мы не выстоим против дюжины призраков, жалкая мы с тобою парочка!
Остаток дня я занимался делом настолько важным, что почти не вспоминал о ночном приключении, за которое поручился честью.
Я поужинал в одиночестве и позже обычного, а за едой, по привычке, почитывал книгу.
В тот день я отдал предпочтение томику "Опытов" Макалея. Я решил прихватить книгу с собой; манера изложения заключала в себе столько здравого смысла, а темы столько практицизма, что "Опыты" послужили бы отличным противоядием противу суеверных фантазий.
Таким образом, около половины десятого, я положил книгу в карман и не спеша направился к загадочному дому. Я взял с собой любимую собаку, на редкость смышленого, храброго и бдительного бультерьера. Этот пес обожал рыскать ночами по зловещим, незнакомым коридорам и углам, выслеживая крыс, словом, первоклассная собака для охоты на призрака!
Стояло лето, но вечер выдался прохладный; пасмурное небо затянули тучи. Однако проглядывала и луна, бледная и тусклая, но все же луна; и я знал: если облака разойдутся, после полуночи сделается светлее.
Я дошел до дома, постучался, и мой слуга распахнул дверь, улыбаясь до ушей.
— Все в полном порядке, сэр; ни малейших неудобств.
— Ох! отозвался я, несколько разочарованный. Так ты не слышал и не видел ничего необычного?
— Ну, сэр, я должен признать, что слышал нечто странное.
— Что же? Что?
— Звук шагов за спиной; а пару раз тихие отголоски, вроде шепота, у самого уха; вот и все.
— Ты не испугался?
— Я? Ничуть, сэр! — И отважный взгляд слуги убедил меня в одном, а именно: что бы ни случилось, он меня не покинет.
Мы стояли в прихожей, парадная дверь закрылась, и я обратил внимание на собаку. Пес вихрем ворвался в дом, но тут же, поджав хвост, прянул обратно к двери, и теперь царапался и повизгивал, требуя, чтобы его выпустили. Я потрепал бультерьера по загривку и принялся ласково его уговаривать; пес вроде бы примирился с неизбежным и последовал за мной и Ф. на обход дома, однако жался к моим ногам, вместо того, чтобы умчаться вперед на разведку, как поступал всегда в незнакомых местах.
Сперва мы побывали в подвальных помещениях, в кухне и прочих службах, и, безусловно, в погребах; в последнем из них отыскались две или три бутылки вина, забытые в клетке и затянутые паутиной; судя по их виду, их не трогали вот уже много лет. Надо полагать, призраки исповедовали трезвый образ жизни. Что до остального, ровным счетом ничего интересного мы не нашли. За домом обнаружился мрачноватый задний дворик, окруженный исключительно высокими стенами. На камнях поблескивали капельки влаги; благодаря сырости, а также пыли и саже, там, где мы шли, на мощеной поверхности оставались легкие следы.
Тут-то и явил себе первый из удивительных феноменов, кои мне своими глазами довелось наблюдать в этом необыкновенном обиталище. Я увидел, как прямо передо мною вдруг возник отпечаток ноги, возник сам по себе.
Я остановился, схватил слугу за руку и указал на след. Рядом с первым оттиском так же внезапно образовался еще один. Мы оба это видели. Я быстро шагнул к нужному месту, но след заскользил прочь от меня, след совсем крохотный, явно детский; по отпечатку столь слабому затруднительно было определить форму, но нам обоим показалось, что это оттиск босой ноги. Едва мы достигли противоположной стены, явление прекратилось, и на обратном пути не повторилось более.
Мы снова поднялись по лестнице и осмотрели комнаты первого этажа, столовую, крохотную заднюю комнату и еще меньшую комнатенку, возможно, некогда предназначавшуюся для лакея. Вездe царила мертвая тишина.
Затем мы побывали в гостиных; здесь, в обновленных апартаментах, запустения не ощущалось. В парадной гостиной я уселся в кресло. Ф. поставил на стол подсвечник, при помощи которого освещал нам путь. Я велел слуге закрыть дверь. Он повернулся и тут кресло, стоявшее у противоположной стены, быстро и бесшумно стронулось с места и встало напротив меня, на расстоянии ярда.
— Да это забавнее, чем вращающиеся столы! — Заметил я с натянутым смешком; и при этом звуке пес запрокинул голову и завыл.
Не заметив перемещений кресла, Ф. вернулся к собаке и принялся ее успокаивать. Я по-прежнему не сводил с кресла глаз, и вот мне померещилось, что я различаю в нем бледный, голубоватый, туманный контур человеческой фигуры, однако настолько неясный, что я не был уверен, не подводит ли меня собственное зрение. Бультерьер тем временем затих.
