Говард Лавкрафт - Хаос наступающий
Очнувшись, наконец, от оцепенения, в которое повергло меня это сверхъестественное зрелище, я увидал, что и мне самому угрожает непосредственная опасность. Пока я стоял, оцепенело уставившись на океан, несколько метров земной тверди уже обвалились в воду недалек был тот момент, когда и дом, подмытый волнами, должен был рухнуть в неистовую пучину. Я поспешил на противоположную сторону здания и вышел в первую попавшуюся дверь, заперев ее каким-то странной формы ключом, который нашел внутри. Теперь я мог получше рассмотреть окрестности и сразу же заметил, что враждебные друг другу вода и суша были разделены в этом месте на две совершенно непохожие части. По разные стороны узкого мыса, на котором я стоял, казалось, располагались разные миры. Слева от меня море мягко вздымало огромные зеленые волны, мирно накатывавшиеся на берег в лучах яркого солнца. Но в самом этом солнце и даже в его положении на небосклоне было что-то такое, что заставило меня содрогнуться; но что это было ни тогда, ни сейчас я не мог бы сказать. Справа же простиралось совсем другое море голубое, покойное, лишь слегка колыхавшееся, а небо над ним было темнее, чем слева, и омываемый волнами берег казался скорее белесым, чем красноватым, как с другой стороны.
Затем я принялся рассматривать сушу и обнаружил нечто совершенно поразительное: покрывавшие ее растения имели на редкость необыкновенный вид. Я никогда прежде не видел ничего подобного и ни о чем подобном не читал. Вероятно, они были тропического или по крайней мере субтропического происхождения впрочем, мое предположение основывалось главным образом на том, что здесь царила ужасная жара. Некоторые растения чем-то напоминали флору моих родных мест: подобные гибриды могли бы получиться, если бы хорошо известные мне деревья или кустарники перенесли в другой климатический пояс. А вот многочисленные огромные пальмы не были похожи ни на одно известное мне растение. Дом, из которого я только что вышел, был очень невелик не больше коттеджа средних размеров, но выстроен, очевидно, из мрамора, и в каком-то причудливом эклектичном стиле, являвшем собой странную смесь восточных и западных архитектурных концепций. По углам фасада располагались коринфские колонны, а красную черепичную крышу архитектор позаимствовал у китайской пагоды. От двери вглубь берега вела дорожка примерно метровой ширины, посыпанная необыкновенно белым песком и обсаженная величественными пальмами, цветущими деревьями и кустарником неизвестной мне породы. Дорожка постепенно забирала вправо, туда, где море было голубым, а берег белесоватым. Какая-то неведомая сила заставила меня во весь дух броситься бежать по тропинке, словно за мной гнался злой дух из бьющегося позади океана. Дорожка вела вверх по пологому склону, и я быстро поднялся на вершину холма. Оттуда был хорошо виден и мыс, и дом, где я недавно пришел в себя, и черный водоворот за ним, и зеленое море с одной стороны, и синее с другой; а надо всем висело какое-то проклятие, неведомое и невообразимое. Никогда больше не видел я ничего этого, но часто спрашиваю себя...
Бросив прощальный взгляд на берег и океан, я зашагал вперед: моему взору открывались все новые картины.
Как я уже говорил, постепенно удаляясь от кромки воды, дорожка постепенно заворачивала направо. Впереди и немного левее я мог теперь видеть необозримую равнину, простиравшуюся на многие тысячи акров и сплошь покрытую волнующейся массой густой травы, достигавшей высоты человеческого роста. Почти у самого горизонта стояло огромное пальмовое дерево оно зачаровывало меня и необъяснимо влекло к себе. Непостижимость всего увиденного вкупе с чувством облегчения от того, что мне удалось бежать с мыса, где надо мной нависла непосредственная опасность, на время ослабили мою тревогу, но стоило лишь мне остановиться, устало опустившись на дорожку и машинально погрузив руки в теплый беловато-золотистый песок, как меня вновь объял панический страх. К дьявольским ударам прибоя добавилось что-то не менее ужасающее, что-то таившееся в шорохе высокой травы. Я закричал, отчаянной бессвязно: Тигр? Тигр? Это ты, Зверь, ты? Это ты, Зверь, которого я боюсь? В памяти вдруг всплыла прочитанная когда-то давным-давно древняя история о тиграх, только я никак не мог вспомнить имя автора. И все-таки, несмотря на продолжавший мучить меня непередаваемый страх, я вспомнил его. Конечно же это был Редъярд Киплинг; мне даже не показалось странным, что поначалу я отнес его, чуть ли не своего современника, к древним писателям. Мне вдруг нестерпимо захотелось еще раз взглянуть на томик Киплинга с этим рассказом, и я чуть было не отправился назад, в дом на мысу, чтобы отыскать там книгу, но вовремя одумался к тому же мне очень хотелось поскорее добраться до той высокой пальмы.
Не знаю, смог ли бы я противостоять желанию вернуться назад, если бы с неменьшей силой меня не влекла к себе огромная пальма вдали. Этот последний импульс, наконец, возобладал; я покинул песчаную долину и принялся скользить вниз по склону, несмотря на весь тот страх, который внушала мне высокая трава и мысль, что в ней могут быть змеи. Я решил до конца сражаться за свою жизнь и рассудок, чего бы ни стоило мне сопротивление угрозам, таившимся в море или на суше. Однако, поражение в этой борьбе начинало казаться мне неминуемым, и это становилось все яснее и яснее всякий раз, как безумный шорох жуткой травы сливался с удаленными, но все еще отчетливо слышными тревожными ударами огромных волн. Я то и дело останавливался и зажимал уши руками, ища хоть какого-нибудь облегчения, но от этих невыносимых звуков не было спасения. Мне показалось, что прошла целая вечность, пока я добрался до пальмы, так притягивавшей меня к себе, и упал в благословенную тень широких листьев.
Вслед за тем произошло несколько совершенно невероятных событий, поочередно ввергавших меня то в экстаз, то в ужас; я вспоминаю о них с содроганием и не смею предлагать своих толкований. Едва только я заполз под сень пальмовых листьев, как откуда-то сверху, из ветвей, появился младенец такой красоты, какую мне прежде не приходилось видеть. В каких-то лохмотьях, весь запыленный, он все равно выглядел как фавн или полубог; в густой тени мне показалось даже, что от него исходит что-то вроде сияния. Мальчик улыбнулся мне и протянул ручку, но прежде чем я приподнялся с земли, чтобы заговорить с ним, сверху раздалось чудесное сладостное пение; чистые ноты сливались в неземную возвышенную гармонию. Солнце уже зашло и тут я убедился в том, что головку младенца действительно окружает ореол искристого света. Он обратился ко мне мелодичным серебристым голоском; Это конец. Сквозь сумерки спустились они со звезд. Теперь все кончено, мы блаженно почили в Телоэ, что лежит за потоками Аринури . Пока ребенок говорил сквозь листья пальмы на землю опускалось какое-то мягкое сияние, и поднявшись на ноги, я приветствовал тех, кто, как мне было известно, главенствовали среди певцов бога и богиню, ибо смертным не дается такая красота. И они взяли меня за руки и сказали: Идем, дитя, ты слышал голоса. Все будет хорошо. В Телоэ, что лежит за Млечным путем и потоками Аринури, есть города из янтаря и халцедона. Там, над величественными куполами сияет множество неведомых прекрасных светил. В Телоэ под мостами слоновой кости текут реки из жидкого золота, и по ним большие барки держат путь в цветущий Семизвездный Кифарион. В Телоэ и Кифарионе царствуют вечная юность, красота и услады, там слышны только смех, песни и звуки лютни. Одни только боги обитают в Телоэ на Золотой реке, но и ты почишь среди них .
