Фёдор Сологуб - Победа Смерти
ДАМА. А может быть и есть.
ПОЭТ. Какая рифма?
Слышен бесстрастный голос:
— Смерть.
ДАМА. Вы слышали?
ПОЭТ. Слышал. Кто-то спрятался и шутит.
ДАМА. Кто-то сидит на ступеньках.
ПОЭТ. Это швейцар.
ДАМА. Господин поэт, вы близоруки. Посмотрите хорошенько, это — король.
ПОЭТ. Моя госпожа, вы ошибаетесь: короли не сидят на ступеньках.
ДАМА. Может быть, вы правы, господин поэт. Но здесь скучно и страшно.
ПОЭТ. Мы выпьем вина и поужинаем.
Обращаясь в пространство, к партеру, зовет:
ПОЭТ. Человек!
Ждут. Всматриваются в темноту.
ДАМА. Как здесь темно!
ПОЭТ. Так надо. Сейчас зажгут электричество. Человек!
Выходит Дульцинея, сгибаясь под тяжестью коромысла.
ПОЭТ. Милая девушка, вы здесь подаете на стол? Дайте нам карточку.
ДУЛЬЦИНЕЯ. Я принесла полные ведра живой и мертвой воды.
ПОЭТ. В этом кабачке свой язык. Это — красное и белое вино. Моя госпожа, вы какого хотите?
ДАМА. Я хочу белого.
ПОЭТ. Это здесь называется, очевидно, мертвою водою. Милая девушка, налейте нам мертвой воды.
Дульцинея подходит. Черпает ковшом, подаёт поэту. Тот слегка отстраняется.
ПОЭТ. Неужели вино подается здесь в ведрах? Неужели его надо пить только из ковша?
ДАМА. Мне кажется, это оригинально.
ПОЭТ. Мне кажется, это противно.
ДАМА. Вы правы, господин поэт. Оригинально, но противно. Мы не будем пить этой грязной воды из этих неопрятных ведер, из этого ржавого ковша.
ДУЛЬЦИНЕЯ. Вы ошибаетесь, моя милая. Это живая и мертвая вода, и вам следовало бы её выпить. Вы бы увидели себя в волшебном зеркале.
ДАМА (капризно). Не хочу.
ДУЛЬЦИНЕЯ. Господин поэт, я ждала вас долго. Вы пришли сюда в глубину времен…
ПОЭТ (ДАМЕ). Этот кабачок называется «В глубине времен».
ДУЛЬЦИНЕЯ продолжает:
…для того, чтобы воспеть меня, прекраснейшую из земных дев, очаровательницу Дульцинею, которую здесь, в этой темной стране, неправо называют Альдонсою.
ПОЭТ. Я пришел сюда не для этого.
ДУЛЬЦИНЕЯ. Воспойте меня, господин поэт, и тогда король меня увенчает. Воспойте меня, милый поэт, и тогда юноша меня полюбит. Воспойте меня, милый и прекрасный поэт, и тогда для всех откроется мое настоящее имя.
ПОЭТ. Вы самозванка. Настоящая Дульцинея живёт в надменном чертоге. Она не таскает тяжелых ведер. На её ногах — атласные башмаки, шитые жемчугом.
ДУЛЬЦИНЕЯ. Господин поэт, смотрите в мои глаза и слагайте мне стихи.
ПОЭТ. Я боюсь твоих глаз, змеиноокая. Я уже напечатал все мои стихи, и у меня нет новых.
ДУЛЬЦИНЕЯ. Господин поэт, вы, однако, не уйдете от моих чар. И эта чужая вам не поможет. Сядьте на ступени и смотрите на то, что здесь произойдет.
ПОЭТ. Я чувствую странную усталость. Сядемте здесь, моя госпожа: эта странная девица обещает нам зрелище.
ДУЛЬЦИНЕЯ. От вас самих зависит, чтобы это было только зрелище, или чтобы это стало мистериею.
ПОЭТ. Она говорит об интимном театре. Посмотрим.
Король продолжает дремать посреди лестницы. Поэт и его дама садятся у колонны справа, прижимаясь друг к другу, и смотрят на зрелище, как на золотой сон.
ДУЛЬЦИНЕЯ. Тяжко дремлет король, — и не хочет меня увенчать. Усталый склонился поэт на ступени чертога, прижимаясь плечом к плечу своей случайной спутницы, — и не хочет воспеть меня, и не узнает Дульцинеи. Призову юных и прекрасных, сладкие тайны любви вознесу к высокому блаженству.
Дульцинея обращается лицом к королевской опочивальне и зовет.
ДУЛЬЦИНЕЯ. Альдонса, именуемая королевою Ортрудою! И ты, юный паж Дагоберт! Идите ко мне.
На верху лестницы показываются королева Ортруда и паж Дагоберт.
ДАГОБЕРТ. Милая госпожа моя Ортруда, зачем ты вышла сюда? Король, очарованный змеиными очами безумной Альдонсы, дремал бы долго и не помешал бы нам насладиться сладкою нашею любовью.
ОРТРУДА. Кто-то звал меня, и так повелителен был зов.
ДАГОБЕРТ. И она здесь, змеиноокая!
ДУЛЬЦИНЕЯ. Милый Дагоберт, разве ты не знаешь, кого ты любишь?
ДАГОБЕРТ. Я люблю королеву Ортруду. И она меня любит.
ДУЛЬЦИНЕЯ. Разве ты не видишь, что это Альдонса? Глаза её тусклы, и голос её чрезмерно звонок. Люби меня, милый отрок, меня, прекрасную Дульцинею. Отвергни королеву, отдай её супругу.
ОРТРУДА. Она безумная. Не слушай ее, Дагоберт.
ДУЛЬЦИНЕЯ. Молчи!
Королева молча склоняется рядом с королем на ступени, и зачарованным смотрит взором на зрелище.
ДУЛЬЦИНЕЯ. Люби меня, милый Дагоберт.
ДАГОБЕРТ. Ты красавица, милая Альдонса. И ты умеешь очаровать. Вот сидят на ступенях они, зачарованные тобою. Ты и меня зачаруешь, хитрая Альдонса?
ДУЛЬЦИНЕЯ. Не зови меня Альдонсою. Я Дульцинея.
ДАГОБЕРТ. Все знают, что ты — Альдонса. Но мне все равно. Я буду звать тебя, как ты хочешь. Меня от этого не убудет.
Обнимает Дульцинею и хочет её поцеловать. Дульцинея отстраняется. Говорит тихо:
ДУЛЬЦИНЕЯ. И ты мне не веришь. И самая страшная насмешка надо мною в том, что ты назовешь меня именем, которое принадлежит мне, но которому ты не веришь. Такой любви мне не надо. Вернись к своей милой.
Дагоберт садится рядом с Ортрудою, обнимает её и дремлет на её плече.
ДУЛЬЦИНЕЯ. Опять зрелище остается зрелищем, и не становится мистериею. Опять не увенчана, не воспета, не полюблена истинная красота этого мира, очаровательница Дульцинея, во образе змеиноокой Альдонсы. И великая во мне усталость, и великая тоска. Но не могу и не хочу оставить моего замысла. Неутомимая, буду стремиться к тому, чтобы увенчана была красота и низвергнуто безобразие. Неустанно в разных образах явлюсь поэту, любовнику и королю. Воспой меня, — скажу, — полюби меня, увенчай меня. Иди ко мне, иди за мною. Только я жива в жизни и в смерти, только во мне жизнь, только мне последняя победа. Вот, приму образ рабыни и Альгисту пошлю на великий подвиг, на исполнение моего вечного замысла. С её девственной свежестью сочетаю мои вечные чары, — победа ли жизни, победа ли смерти, но победа будет моя.
