Роберт Блох - «Лиззи Борден, взяв топорик...»
— И не было никакого шума? И ты никого не видела? — спросил я.
— Ни души.
— Нетрудно догадаться, как он был убит, — сказал я. — Только топором можно это сделать. Но где же он?
Она отвела глаза.
— Топор? Не знаю. Он должен лежать рядом с телом.
Я повернулся и направился к двери.
— Джим., ты куда?
— Звонить в полицию, — сказал я.
— Не надо. Ты что, не понимаешь? Ведь они подумают, что это сделала я.
Я не мог не согласиться.
— Верно. Эта история очень неубедительна, да, Анита? Вот если бы осталось оружие, отпечатки пальцев или следы, хоть какая-нибудь зацепка…
Анита вздохнула. Я взял ее за руку.
— Постарайся вспомнить, — ласково сказал я. — Ты уверена, что это случилось, когда ты была в амбаре? Не можешь ли ты еще чего-нибудь вспомнить?
— Нет, дорогой. Так все запутано. Я спала… снова видела свой сон… пришло черное видение…
Дрожь прошла по моему телу. По тому, как эти слова подействовали на меня, я понял, как отреагируют на них полицейские. Она безумна, я не сомневался; но меня мучила и другая мысль. Почему-то мне казалось, что в моей жизни это уже было. Псевдопамять. Или я читал об этом, или слышал от кого-то?
Читал? Да, вот оно!
— Постарайся как следует, — бормотал я. — Вспомни, как все началось. Во-первых, зачем ты пошла в амбар?
— Да. Я, кажется, вспоминаю. Я пошла туда за рыболовными грузилами.
— За рыболовными грузилами? В амбар? — изумился я.
Что-то щелкнуло в моем мозгу. Я пристально смотрел на нее такими же стеклянными, как и у трупа на полу, глазами.
— Послушай, — сказал я. — Ты не Анита Лумис. Ты… Лиззи Борден!
Она не проронила ни слова. Очевидно, это имя ей ничего не говорило. Но я постепенно вспомнил старинную историю, нераскрытую тайну.
Я отвел Аниту на софу, сел рядом с ней. Она не смотрела на меня. Я не смотрел на нее. Мы оба не смотрели на то, что лежало на полу. Зной сгустился вокруг нас в этом доме смерти, пока я шепотом рассказывал ей историю Лиззи Борден…
3Было начало августа 1892 года. Фолл-Ривер, городок в штате Массачусетс, задыхался от жары, которая накатывала на него волнами.
Солнце заливало своими лучами дом почтенного Эндрю Джексона Бордена, одного из отцов города. Этот старый человек жил здесь со своей второй женой миссис Эбби Борден, приходившейся мачехой двум девушкам, Эмме и Лиззи Борден. Горничная, Бриджит «Мэгги» Салливан, была еще одним членом этого небольшого семейного кружка. Джон В. Морс, гостивший в доме Борденов, уехал в это время к какому-то приятелю. Отсутствовала и Эмма, старшая дочь Бордена.
Только горничная и Лиззи Борден оставались в доме второго августа, когда мистер и миссис Борден внезапно заболели. Именно Лиззи сообщила своей подруге, Марион Рассел, что болезнь, как ей кажется, вызвана отравлением молоком.
Но было слишком жарко, чтобы беспокоиться об этом, слишком жарко, чтобы думать. К тому же, Лиззи никто не принимал всерьез. В свои тридцать два года угловатая, не располагающая к себе младшая дочь Бордена вызывала в обществе противоречивые чувства. Было известно, что Лиззи девушка «культурная» и «благородная» — она путешествовала по Европе; регулярно посещала церковь, сама вела уроки в религиозной миссии, ее хвалили за «хорошую работу» в благотворительных организациях. Однако некоторые считали, что у Лиззи плохой характер, что она с причудами. У нее бывали «видения».
Так что новость о болезни старших Борденов была принята к сведению и отнесена на счет естественных причин; было невозможно думать о чем-то еще, кроме всепоглощающей жары и приближающегося ежегодного праздника в честь полицейского управления Фолл-Ривера, назначенного на четвертое августа.
Четвертого августа жара не спала, но к одиннадцати часам праздник был в самом разгаре — в это время Эндрю Джексон Борден покинул свою контору в центре города и вернулся домой отдохнуть на софе в гостиной. Он благополучно проспал полуденную жару.
Через некоторое время, вернувшись из амбара, в дом вошла Лиззи Борден и обнаружила, что ее отец отнюдь не спал.
Мистер Борден лежал на софе, его голова была разбита до такой степени, что лицо стало неузнаваемым.
Лиззи Борден позвала горничную, «Мэгги» Салливан, которая отдыхала у себя в комнате. Она велела ей бежать за доктором Боуэном, ближайшим соседом. Но того не оказалось дома.
Случайно мимо проходила другая соседка, некая миссис Черчилл. Лиззи Борден позвала ее с порога.
— Кто-то убил отца, — сказала Лиззи.
— А где твоя мачеха? — спросила миссис Черчилл.
Лиззи Борден замялась. В такую жару было трудно соображать.
— Ее нет. Кто-то заболел и вызвал ее запиской.
Миссис Черчилл, не мешкая, отправилась на извозчичий двор и вызвала «скорую помощь». Вскоре собралась целая толпа соседей и друзей; приехали врачи и полиция. В разгар всеобщей суматохи миссис Черчилл поднялась наверх в свободную комнату.
Там лежала миссис Борден с размозженной головой.
Ко времени прибытия коронера,[1] доктора Долэна, были опрошены свидетели. Находившиеся здесь шеф полиции и несколько его людей установили, что попыток ограбления не было. Начали допрашивать Лиззи.
Лиззи Борден сказала, что была в амбаре, ела груши и искала грузила для удочек — при такой-то жаре. Она задремала, проснулась от сдавленного стона кого-то и пошла в дом посмотреть, в чем дело. И тут нашла отца с разбитой головой. Вот и все…
Все вокруг вспомнили ее разговоры о предполагаемом отравлении, которые приобрели новую окраску. Аптекарь сказал, что несколько дней тому назад к нему, действительно, обратилась какая-то женщина, которая хотела купить синильной кислоты — якобы для моли, которая завелась в меховой шубе. Женщине, конечно, было отказано, и владелец аптеки объяснил, что ей нужно взять рецепт у доктора.
Этой женщиной была… Лиззи Борден.
Стали проверять показания Лиззи о том, что ее мачеху вызвали из дома запиской. Никакой такой записки не обнаружили.
Но у следователей и без того хватало работы. В подвале они нашли топор со сломанной ручкой. Этот топор недавно мыли, потом посыпали золой. Вода и зола скрывали кровь…
Шок, жара, всеобщее смятение — все это сыграло свою роль в дальнейших событиях. Полиция вскоре удалилась, так и не предприняв никаких действий. Дело было отложено до проведения официального дознания. В конце концов Эндрю Джексон Борден был состоятельным гражданином, его жена известной и уважаемой женщиной, и никто не хотел совершать опрометчивых шагов.
Дни проходили под пеленой зноя и сплетен. Подруга Лиззи, Марион Рассел, на третий день после происшествия зашла в дом и застала Лиззи за сжиганием своего платья.
