Александр Бачило - Инъекция счастья
Неожиданно откуда-то сверху, как мне показалось. с крыши дома послышался тихий, встревоженный голос
— Что, все уже?
— Все, все, — буркнул старик, торопливо поднимаясь на крыльцо.
— А что вы с ним сделали?
Старик на мгновение замер у двери.
— Ну, ты! — гаркнул он вдруг, — чего несешь-то спросонья, спать ложись! И, повернувшись ко мне. кивнул головой: — Заходи, заходи.
Он открыл дверь, и тусклый свет керосиновой лампы упал на крыльцо.
— Ох! — раздалось наверху, и луна блеснула в чьих-то широко открытых глазах, с удивлением уставившихся на меня.
— Н-ну? Скоро? — спросил старик, обращаясь не ко мне, а к человеку на крыше.
— Да, ладно, ложусь уже, прячьтесь, — ответил тот. Мы вошли в дом и, миновав заставленные разной рухлядью сени, оказались в просторной комнате с длинным столом и печью у стены. За столом, уронив на руки сизую испитую ряшку, дремал парень в грязной майке и матросских клешах. Руки его до плеч были расписаны похабными узорами, и только майка мешала рассмотреть, вытатуировано ли что-нибудь на спине.
У окна, устремив вдаль твердый, чуть ироничных взгляд, стоял видный седой мужчина в дорогом сером костюме. И, наконец, в углу, спиной ко всем, верхом на колченогом стуле, сидела и курила каноннчески стройная белокурая девица в джинсах и сапогах на высоком каблухе, вся в ремешках и на замочках. Она даже не обернулась, когда мы вошли, и продолжала задумчиво пускать дым в потолок. Седой же, напротив, любезно мне улыбнулся и раскланялся не без изящества. Узорчатый парень поднял голову, окинул меня с ног до головы мутным взглядом и хмыкнул.
— Доктор, — произнес старик, снимая плащ, — ты, что ли, сегодня кухарил? Подавай.
Седой, не меняя гордого наклона головы, величественной поступью подошел к плите, снял с нес большой чугун, накрытый облупленной эмалированной крышкой, и поставил его на середину стола.
— Какую миску дать молодому человеку, Хозяин? — осведомился он у старика.
— Студентову давай. Он на крыше нонче…
— Спасибо вам большое, — сказал я старику, хотя неестественность этого странного сборища сильно действовала мне на нервы, — выручили вы меня. Вот только, извините, имени и отчества вашего не знаю…
— А не надо тебе мое отчество. Хозяином зови. Они так зовут, и ты зови. Тут, парень, все без отчества. Это вот — Доктор (Седой кивнул и принялся разливать по мискам красный борщ), этот в майке — Блатной, а вон то, Хозяин указал на девушку, все еще сидевшую к нам спиной, — вон то Заноза…
— И если вы обратили внимание на крышу, — вставил Доктор, — то могли видеть там еще одного члена нашего маленького общества, так называемого Студента.
— А вы здесь просто так собираетесь, — спросил я как можно беззаботнее, или у вас учреждение?
У девушки вдруг затряслись плечи. Она выронила сигарету и прижала ладони к лицу, Я думал, она разрыдается, но оказалось, что ее сотрясает безудержный хохот.
— У-учре… Oй, не могу! Учреждение! Слу-слушай! Санаторий тут! У-умора! Курорт!
Она, наконец, повернулась лицом ко мне. Очень симпатичное лицо. Даже красивое.
— Ho, ты даешь, Пациент!
Кличка, данная мне девушкой, приклеилась мгновенно. В следующей же фразе Доктор назвал меня Пациентом, Блатной произносил это слово с трудом, но переиначивать не пытался, что же касается Хозяина, то ему было совершенно все равно, как меня называть, и поэтому он удовлетворился этим именем, как первым попавшимся.
Заноза между тем продолжала веселиться:
— Хозяин! Когда пойдем на процедуры?
Блатной снова хмыкнул, но Старик нахмурился:
— После. Поесть-то надо, нет?
Он пододвинул к себе миску и, ни на кого не обращая внимания, стал хлебать борщ. Остальные, заняв свои места у стола, тоже принялись за еду. Я решил ничему не удивляться, по крайней мере до тех пор, пока не отогреюсь и основательно не закушу.
Некоторое время все молчали.
— Завтра на крыше Блатной, — сказал наконец Хозяин.
— А кухарит Заноза…
— Кстати, продукты кончаются, — заметил Доктор, — и, с позволения сказать, кухарить становится затруднительно. Надо бы кого-нибудь послать в деревню.
— Ничего, — буркнул Хозяин, — может, скоро на машине съездим…
Я поднял голову и вдруг заметил, что Блатной, разинув рот, с испугом смотрит куда-то мимо меня.
— Во! — произнес он, указывая, как видно, на окно у меня за спиной. Заноза, сидевшая рядом с ним, тоже подняла глаза и сейчас же сморщилась, как от боли.
— Гадость какая… — прошептала она.
Я резко обернулся, но увидел лишь чью-то огромную спину, удаляющуюся в темноту. Спина была голая и иссиня-белая.
— Слушай, Блатной, — сказала Заноза, — выйди, разбуди его. Что он, в самом деле, нельзя же так!
— Во тебе, — спокойно ответил Блатной, — сама выйди.
— Цыц! Пусть спит, — сказал Хозяин, — все нормально, ясно? Дохтор, ты чего сидишь? Компот давай!
Самое страшное — я представления не имел, как себя вести. Кого они хотят будить? Неужели эта голая туша за окном — Студент?
— У него что, лунатизм? — осторожно спросил я.
— У кого? — не понял Хозяин.
— У Студента.
Доктор поставил передо мной стакан с компотом.
— Знаете что, Пациент, — сказал он, — вы не обращайте внимания. Ей-богу, ничего интересного не происходит. И со Студентом все в порядке — он спит на крыше. Там, видите ли, свежий воздух. А завтра на крыше будет спать Блатной. По той же причине.
— Я же говорю — санаторий! — хихикнула Заноза.
— Ну, допивай компот и пойдем, сказал мне Хозяин, — покажу помещение.
По широкой скрипучей лестнице мы поднялись на второй этаж и оказались в небольшом коридоре, по обеим сторонам которого было несколько дверей. К моему удивлению, некоторые двери были аккуратно подписаны; слева: «Доктор», «Блатной», справа: «Студент», «Заноза». Хозяин открыл самую дальнюю дверь по правой стороне, зажег огарок свечи и протянул его мне.
— Вот, располагайся. Отдохнешь хорошенько, а утром поговорим…
Он повернулся было, чтобы уйти, но спохватился:
— Да! Если, часом, захочешь по нужде — вон в ту дверь. На двор не ходи. И окна не открывай…
— А почему? — спросил я.
Хозяин посмотрел на меня укоризненно.
— Ну, сказано — не ходи, и не ходи, не открывай — стало быть, не открывай. Мало ли что? Время ночное…
Он покачал головой и ушел.
Комната была совсем маленькой, железная кровать. покрытая бледным от старости одеялом, занимала почти все пространство от двери до окна. В углу, на облезлой деревянной вешалке висели драные плащи, телогрейки и какое-то древнее пальто.
