Тим Леббон - Многоликий ужас
И я побежал. Что заставило меня сорваться с места — верность старому другу или все-таки страх? Даже тогда я понимал, что обстоятельства не всегда таковы, какими кажутся. Да и Холмс не раз говорил об этом…
«Невозможно, невозможно…» — твердил я про себя, вновь и вновь прокручивая сцену убийства в голове. Но как не поверить собственным глазам? Холмс все еще безумно ухмылялся перед моим мысленным взором… и смотрел прямо на меня.
С каждым шагом и ударом каблука по тротуару ужас нарастал.
Холмс — самый умный человек из всех, кого я знаю. Даже сойдя с ума, он остается незауряднейшей личностью — и превосходным сыщиком, который никому не позволит себя перехитрить, выследить, загнать в ловушку. «Если рассудок не вернется к нему, — взмолился я, — пожалуйста, Боже, сделай так, чтобы он не вздумал навестить старого друга!»
Напрасно я волновался о том, что не заявил в полицию. Оказывается, там уже все знали.
После той страшной встречи я сказался больным, целый день провел в постели. Все пытался смириться с увиденным, подчас чуть не ударяясь в слезы. Признаюсь, тогда меня посещали крайне эгоистичные мысли, ведь по вине какого-то жуткого умопомешательства я потерял лучшего друга — и потерял, конечно же, безвозвратно. Рассудок мой был не в силах сосредоточиться на чем-то одном, он то обращался к нашему с Холмсом общему прошлому, то заглядывал в будущее и видел бесплодную пустыню, которую я теперь буду преодолевать в одиночку. Мне нравилось заниматься медициной, я с удовольствием участвовал в расследованиях… Теперь же все летело в пропасть — потому что в моей жизни больше не будет Холмса.
Я скорбел и ни на секунду не забывал об армейском револьвере, лежавшем под подушкой. Вдобавок ко всему меня неотступно преследовала мысль, что я должен рассказать обо всем полиции. А потом пришли вечерние газеты и перепугали меня еще пуще, хотя это казалось невозможным.
Минувшей ночью на лондонских улицах произошло шесть убийств, сходных по почерку и жестокости. У каждой жертвы извлекли внутренности: сердце — у одного, легкие — у другого, а из трупа женщины в Уимблдоне убийца вынул мозг.
В четырех случаях, включая тот, который видел я, украденные органы нашли недалеко от места преступления. Их разрезали на куски и с предельной аккуратностью разложили на земле, рассортировав по величине. Иногда полицейские находили комки мяса со следами зубов, словно преступник откусил их, пожевал и выплюнул. Попробовал. Оценил.
Появились и свидетели. Не каждого злодеяния, но достаточно, чтобы лишний раз убедиться: убийца («Холмс, — твердил я себе, — Холмс!») хотел быть увиденным. И тут полицейских ждала еще бо́льшая загадка: все очевидцы говорили о разных людях. Один — о высоком толстяке с усами и бородой, в грязной черной одежде. Другой — о человеке среднего роста, в приличном костюме и легком плаще, с мечом в каждой руке. Третий свидетель описывал кровожадную женщину, обладавшую изрядной силой, так как она сумела припереть жертву к стене и буквально вырвать кишки.
Впрочем, этот факт показался мне таинственным лишь на мгновение, пока я не вспомнил о склонности Шерлока к маскировке и переодеваниям и не представил его таким, каким видел ночью, только одетым в грязное пальто, затем в легкий плащ и, наконец, в женское платье.
— Боже мой! — пробормотал я. — Боже мой, Холмс! Что с вами случилось, мой старый друг? Кокаин? Неужели вы в конце концов не выдержали сверхчеловеческих нагрузок? Сколько я вас помню, ваш рассудок не знал отдыха, будучи целиком и полностью сосредоточен на решении очередной зловещей головоломки…
Чем дольше я размышлял о случившемся, тем более страшным оно мне казалось. Я не сомневался в том, что произошло у меня на глазах, хотя здравый смысл противился этому. Мне бы прибегнуть к помощи логики и дедукции, как поступил бы Холмс: не фиксироваться на ужасе пережитого, упростить ситуацию до предела, искать недостающие элементы мозаики. Но память сводила все попытки на нет; я постоянно представлял себе, как мой друг склоняется над телом, наотмашь кромсает жертву, а потом вдруг его движения обретают хирургическую точность и осторожность. Кровь из рассеченной груди мертвеца… и странный запах, вроде медового. Увы, если и таился здесь ключ к разгадке, для меня он был совершенно бесполезен.
Жуткий, отвратительный оскал Холмса, увидевшего меня… Именно это, наверное, ужасало более всего — тот факт, что Шерлок торжествовал по поводу содеянного.
Меня бы еще долго преследовали воспоминания, притворная болезнь сменилась бы настоящей из-за гибельной правды, что терзала душу. Но тем же вечером ко мне в дом явился гость, и этот визит послужил толчком к дальнейшим событиям.
Инспектор Джонс, детектив из Скотланд-Ярда, не обнаружив у меня Холмса, решил воспользоваться моей помощью.
— Кошмарные дела, — посетовал он, бледнея от воспоминаний. — В жизни ничего подобного не видел. По всему южному Лондону наблюдали разных людей. Один свидетель заявил, что убийца — его брат. А женщина, присутствовавшая при другом преступлении, явно чего-то недоговаривает. Почерк же во всех случаях одинаков: сначала убийство, потом изъятие органов.
— Какой ужас, — запинаясь, произнес я, едва сдерживаясь, чтобы не выложить полицейскому правду.
— Не спорю, — кивнул Джонс и вдруг пристально посмотрел на меня. — Газеты не сообщили о том, что по крайней мере три жертвы были живы, пока у них вырезали внутренности.
— Когда произошли убийства? — спросил я.
— По нашей версии, интервал между преступлениями — примерно час. И в разных случаях рядом с жертвой видели разных людей. Уверен, в конце концов выяснится, что все свидетели их знали. Странно! Доктор Ватсон, мы уже работали вместе, наверняка вы не считаете меня человеком робкого десятка. Но это дело… от него просто мороз по коже. Боюсь, после заката у нас на руках окажется новая куча трупов, а может, и того хуже. Сколько нужно таких ночей, чтобы Лондон охватила паника? Еще одна? Две? А мы даже не представляем себе, что происходит. Подозреваю, тут действует целая секта, и человеческие внутренности ей нужны для каких-то гнусных ритуалов. Но как найти этих извергов? У меня ни единой зацепки. Ни единой! Зато я абсолютно уверен, что ваш друг Шерлок Холмс будет рад вонзить в эту загадку зубы.
Джонс шумно перевел дух и обмяк в кресле. Он выглядел так, словно уже потерпел поражение. А что с ним будет, когда я выложу правду? Не сделать этого я не могу, нести такой груз одному не по силам.
«Холмс, мой старый друг…» — с теплотой и горечью подумал я.
А потом описал Джонсу то, что так потрясло меня этой ночью.
