Николай Волков - Дети ночи
Сердце Ренвальда забилось сильнее. Неужели это Он? Тот самый чужак, который убил его семью? Неужели?
Ноги сами понесли его вперед и на этот раз он уже не таился. Его крепкие башмаки стучали по мостовой мерным стуком надвигающейся беды. Ярость, давно забытое чувство, разжигала огонь в его груди, а жажда мести придавала бешеные силы. Четвертый дом от конца улицы, понял он уже подбегая, и с разгону, плечом, вышибая дверь. Дом был полон ночи, беспроглядного мрака, но Ренвальду было плевать на это. Он чувствовал колебания воздуха, запах крови и запах чужака. Не думая, поскольку даже секундное раздумье могло стать роковым, он выхватил запрещенный серебряный кинжал, к тому же усиленный магией и кинулся на запах чужака. Новый крик, но на этот раз это даже не было криком, а скорее удивленным воплем, раздался в ночи, когда бывший каменщик, а ныне часовой Ночи вонзил свое оружие в то нечто, которое находилось перед ним. Услышав этот крик, Ренвальд в упоении от его мести принялся вырывать кинжал из раны и всаживать его вновь. Что-то сомкнулось на его горле, что-то еще разодрало плечо, но он не обращал на это внимания и бил, бил, бил… И внезапно всё вокруг стихло. Ренвальд упал на пол и ощутил присутствие Хозяина.
- Я нашел его – сумел выговорить он, и стал проваливаться в пучину беспамятства.
- Вижу. И… Приветствую тебя… Дитя Ночи.
Ночь.
Ночь - по праву время тайн, смертей и кошмаров. Если вы хотите жить – не покидайте свой дом ночью. Некоторые считают ночь временем вампиров, оборотней и прочих, но на самом деле – ночь намного большее, чем просто время, когда эта мелкая шушера может показаться. Ночь это время Игры, столь великой, что смертные и представить не могут её масштабов. Игры древней как сам мир, и сложной как сама жизнь. Игры, где победителю достается смерть, а проигравший - обречен жить.
Ночь, намного больше, чем время для таинств и обрядов, магии и крови. Это сама суть этих вещей, и время в ней несущественно.
Ночь.
Пульсирующие алым линии пересеклись, и образовали идеально правильную фигуру, в центр которой было помещено тело.
- Как мне надоело это представление – подал голос Младший.
- Молчи – ответил Старший.
- Это «представление» - то, чем мы живы до сих пор. И то, чем мы будем жить и дальше. Без этого никак.
- А она ничего… Для человека, конечно – поправился Младший.
- Вспоминаешь терзания плоти? – усмехнулся Старший.
- Скорее смутно их помню… Это было кажется довольно приятно.
- Ну-ну… Хватит трепаться. Пора заканчивать ритуал.
Повинуясь слову и жесту, алые линии взметнулись вверх, и меж ними проскользнуло слабо светящееся поле, которое стало опускаться на беззащитное тело юной девушки лежавшей на земле. Пройдя по телу, оно оставило от него только пыль, и обнажило слабо мерцающую душу, которая испуганно заметалась в ловушке из линий.
- Стол накрыт. Ешь.
Ночь скрыла подробности.
Ночь.
Ночь. И тишина как на погосте.
Забиваю в тишину как гвозди,
Стук шагов размеренный и гулкий,
В темные объятья переулка.
Ни огня, ни оклика в ночи,
Только одинокий гул набата.
Ветер треплет старые плащи,
Помня, как мне душу рвал когда-то. [2]
- Ну что же. Эта ночь соткала для нас покрывало, которое укроет нас и от наших врагов, и, что важнее, от наших друзей.
- Ты забавен. Разве от друзей надо скрываться?
- Ещё как надо. Друзья – они хуже врагов, когда они не вовремя. С врагами все проще, им по статусу положено мешать тебе, а вот если друг… То ты будешь потом злиться на него, за то, что он пришел когда его не просили, и помешал тебе. Мелочь конечно. Другу такое простишь, точнее скажешь что простишь, но в душе останется осадок от этого. Один осадок, другой, третий, и вот ты теряешь друга и он становится тем, кого ты видеть не хочешь. Он обижается и оскорбляется, и в результате его обида делает его твоим врагом, а если ты ничего не подозреваешь об этом – то и не ждешь удара от него.
- Ты слишком много говоришь. Лучше иди сюда.
- Наверное, ты права. Эта ночь намного спокойнее, чем остальные. Не будем терять её.
Ночь.
Ночь это не только время кошмаров, но и время любви. В ночи бывает всякое, и бывает так, что скрывающий всё мрак дает вам возможность для любви и нежности, не говоря вам того, что вырастет из вашей любви. Кто знает, будет ли ребенок, зачатый этой ночью, милым и с кристально чистой душой, или судьбой ему будет назначено стать еще одним Дитя Ночи.
Мир вечных сумерек и вечной ночи. Как описать его? Как выразить то, что происходит в каждом его уголке? Как объяснить вам, почему в нем не светит солнце, и как рассказать про то, что творится за высокими стрельчатыми окнами дворцов и храмов. Невозможно объять необъятное, как невозможно рассказать про целый мир. Невозможно, ибо на это уйдет несколько десятков жизней, да и за время рассказа все равно что-то изменится. Однако можно рассказать то, что даст хотя бы общее представление о том, что творится в этом мире.
Ночь.
Все всегда берет своё начало в ночи. Во мраке, имя которому – рождение. Любая жизнь начинается с утробного мрака, а потом – с боли, неважно боль ли эта от удара по ягодицам младенца, или это боль Становления. Боль и мрак – вот истинное начало жизни.
Ренвальд кричал. Не видя ничего, но терзаемый болью, он кричал, хотя уже давно сорвал горло в этом крике. Боль не отступала и не становилась меньше, и сквозь неё он чувствовал присутствие Хозяина. Чувствовал взгляд, запах. Чувствовал, как все его муки оцениваются.
Он не мог вспомнить, чем же он так провинился перед Хозяином, что тот заставляет испытывать его такую боль. Боль, которая затмевала собой всё. Все остальные чувства, мысли, и желания, кроме разве что желания умереть.
Умереть.
Он же сказал, что позволит мне умереть, когда я…
Когда я что?
И кто я?
Кто я такой?
Что я такое?
Боль резко и неожиданно ушла. Его тело безвольно обмякло, и он услышал голос который принадлежал тому, сидящему неподалеку… как его…
- С рождением тебя, Дитя.
- За что ты так со мной? – смог прошептать он.
- Я? Я к тебе и пальцем не прикоснулся. Это всё ты сам. Ты сам вступил на ту дорогу, которая сделала тебя Дитём Ночи. Я же просто следил за тобой.
- Дитём Ночи? – стал крепнуть его голос.
- Да.
- Что это?
- Ответ на этот вопрос жаждут знать все из нас, но не знает никто.
- Из нас?
