Георгий Зотов - Армагеддон Лайт
Не прощаясь, Пьер повернулся и зашагал к выходу. Он недолго петлял по коридору, сзади торопливо семенил старик. У двери Пьер одёрнул мундир и надел кивер.
— Месье, мы забираем этот особняк для нужд армии императора французов, — сказал он как можно высокопарнее. — Сегодня вечером здесь разместится отряд его величества. У вас есть время, чтобы забрать подопечную и уехать. Поверьте, я поступаю добрее других. Вы предупреждены. Если же девица останется здесь, я не поручусь за галантность солдат.
Отступив, дед в старческом гневе затряс головой.
— Сударь! Я же вам только что объяснил: её нельзя забирать! Она не уедет!
— Сожалею, — ухмыльнулся Пьер. — Но идёт война. Значит, мадемуазель вытащат отсюда силой, смею вас заверить, это не составит труда. Всего хорошего, и будьте добры…
Из его рта вдруг выплеснулось красное.
Пьер в изумлении опустил взгляд — из живота торчала рукоять кинжала. Старинная, с крупными готическими буквами и жёлтым оскаленным черепом. Ноги разом ослабли, — француз привалился к стене и медленно сполз на пол. Воздух перед глазами затянулся бледным туманом.
Что… что такое здесь происходит… этот старик… Мон дье, да он и не старик вовсе… Как Пьер мог принять его за деда? Ему не дашь и сорока — молодое лицо, крепкие скулы, небритый подбородок, жёлтые, как у волка, глаза… Вот только волосы остались прежними — длинные и белые, разбросанные по плечам.
Убийца присел рядом, достал из кармана фляжку.
— Хочешь? — Агарес протянул умирающему ёмкость. — Нет? Ну, дело твоё.
Запрокинув голову, он сделал солидный глоток.
— Вот, конечно, сейчас все меня осудят, — заявил демон, обращаясь в пространство. — Ужаснутся: какая же ты сволочь. Убил человека. Можно сказать, ни за что. А у него ведь семья, дети… Совесть тебя, скотину, обязательно замучает. Парень, ты детей не завёл ещё?
Теряющий сознание от боли и ужаса Пьер замотал головой.
— А, ну и славно! — обрадовался Агарес. — Знаешь, я честно пытаюсь быть добрым. Мне хоть и изредка, но иногда этого хочется, ввиду своего прошлого. Остатки крыльев чешутся, что ли. Вот давай рассудим трезво. Я мог без разговоров прирезать тебя на пороге, правда? Уже через секунду, как ты вошёл. Но нет — я пытался воззвать к твоей совести, объяснил бедственное положение девицы. Ты её пожалел, сука французская? Нет. Ну и какой мне выбор остался? Сам понимаешь. Обидно, что в Раю ангелы опять спесиво сплюнут через крыло: ах, он не все методы задействовал. Надо было запугать карой Небесной, предложить помолиться, воззвать к любви.
Демон рассмеялся и дружески хлопнул француза по плечу. Тот поперхнулся кровью.
— Представляешь — ты и любовь, а? Да тут бы вечером рота драгун портянки сушила. Но Аду, мон шер, позарез надо, чтобы девчонка дописала книгу. Поэтому трогать её, — Агарес с фальшивым сожалением цокнул языком, — нельзя. Слушай, ты чего не умираешь-то? Извини, у меня куча дел, а я с тобой заболтался совсем. Будешь в Аду, заходи непременно, — я герцог Восточного сектора: там любого спросишь, все меня знают.
Агарес вытащил кинжал и ударил Пьера лезвием в глаз.
Взяв труп за ногу, он потащил тело офицера в дальний чулан с земляным полом. Здесь, на изрядной глубине, уже покоились останки трёх французов: тех, кто по разным причинам имел несчастье заглянуть в особняк на Мясницкой улице. Пусть полежит, пока свеженький, — он закопает мертвеца позже, сначала надо съездить на Арбат, повидаться со связным. А это нелегко — одинокий путник в почти пустом, сгоревшем городе однозначно привлекает к себе внимание: даже безобидному старичку проходу не дают. Волоча труп мимо кельи Настасьи, демон не заглянул внутрь. Во-первых, сейчас Настя всё равно его бы не увидела. Во-вторых, ему строго запрещалось смотреть в книгу. Этот приказ Дьявол отдал лично, а он не отличается любовью к шуткам.
Нет, юмор-то у него смешной, но слегка специфический.
Выйдя на улицу, он минут пять провозился с амбарным замком на двери: ключ никак не хотел поворачиваться. Для верности демон скрепил вход парой сатанинских заклинаний шестнадцатого века, взглянул на небо и на секунду прикрыл глаза. Сверху хлопьями сыпался жирный пепел. Правда, чудесная погода в этом городе? Как в Аду, если не хуже. Впрочем, ему всё нравится. Любому приятно очутиться в милой домашней обстановке.
Агарес не знал, что в этот момент между строк рукописи, прямо на листе бумаги вдруг проявилось страшное лицо — синее, полупрозрачное, с круглыми, как у огромной мухи, глазами. Пасть чудовища открылась, и из её недр на Настю дохнуло огнём. Завизжав, девушка бросилась вон из кельи. Пламя, не мешкая, охватило стопку страниц, топчан для сна и бумаги на полу. Настасья, слыша позади треск огня, быстро оказалась у выхода. Она стучала, рвалась наружу и плакала, надрывно кашляя от удушающего смрада.
Входная дверь вдруг рассыпалась в мельчайшую пыль.
На пороге в клубах дыма стояло нечто загадочное. Огромное, закрывшее собой солнце. Удивительно — от него пахло чем-то сладким. Свежим. Просто невыносимо вкусным.
Насте ужасно захотелось спросить загадочного гостя: кто же он такой?
Но она так и не успела.
Глава 1
Спаситель
(Москва, 6 сентября 1812 года)
…Агарес не превращался в старичка без особой нужды. Безусловно, древнейшие демоны Ада владели искусством трансформации лицевых мышц, вот только боль от такого действия была сродни страданиям после пластической операции. Куда проще применить «зачарование» — да, действует всего пятнадцать минут, но зато внешность можно выбрать любую, хоть благообразного профессора, а хоть и пьяной торговки пирогами. С французскими патрулями Агарес сталкивался часто, особенно в центре города — они рыскали в поисках «поджигателей». Иногда помогали чары, иногда — нож с черепом на рукояти. Практичная вещь, думал демон, пробираясь между тлеющими кучами мусора на Мясницкой улице. И совершенно незаменимая в культурном общении. Если ведёшь спор, отточенное лезвие у горла заменит полсотни самых логичных аргументов. За годы работы в должности посланника Сатаны по особым поручениям он убил тысячи людей самых различных возрастов и профессий и не испытывал по этому поводу даже тени сожаления. «Кто из человекоподобных созданий ведёт подсчёт убитых им комаров и тем паче сожалеет об ушедших из жизни бедных маленьких кровососах? — вопросил как-то Агарес одну миловидную маркитантку, с которой пил вино в таверне Амстердама во время Тридцатилетней войны. — Уж конечно, вам не снятся тельца убиенных с крылышками, трепещущими в агонии, и вы не ставите в церкви свечки за упокой их безвинных душ». Маркитантку, кажется, впоследствии сожгли на костре. На допросе в инквизиции она даже не отрицала, что провела ночь за разговором со слугой Дьявола.
