Мэйв Флай (ЛП) - Лид С. Дж.

- Скажи СЫ-Ы-ЫР - кричит мать.

Мальчик крепко, всей рукой, сжимает грудь Кейт.

Ярко сверкает вспышка. Мать вскрикивает. Кейт смеется. Отец пытается выглядеть потрясенным, но это видно по едва скрываемой ухмылке, по посадке. Он так гордится своим сыном. Ему хочется, чтобы именно он положил руку на грудь этой фальшивой принцессы. Стоя перед нами, он, наконец, предается фантазиям, которые до сих пор не позволял себе. Ее мягкая упругость по сравнению с грудью его теперь уже матери-жены, незаконная слава еще не тронутой, не покоренной им молочной железы. Как завидуют отцы своим отпрыскам. Как они завидуют своим потомкам.

Я поднимаю на него бровь, и он пожимает плечами, не признавая себя виновным. Он инстинктивно понимает, что я знаю. Те, кто знает, всегда знают.

* * *

После обеда у нас получасовой перерыв. Мы идем в комнату отдыха. Золушка и Белоснежка едят йогурт без жира, без сахара, без молока. Они смотрят на нас. Среди принцесс существует четкая иерархия - и Кейт, и я, как две самые новые из них, пользуются наибольшей популярностью. Дети действительно уже почти забыли старых. Кроме того, стоит отметить, что мы все - Кейт, Золушка, Белоснежка, остальные и я - находимся на более низком уровне, чем принцессы, работающие в главном парке. Мы работаем в новом парке, расположенном по соседству, где больше взрослых аттракционов, а детские аттракционы - например, встреча с принцессами - стоят на втором плане. Кроме того, в нашем парке всегда меньше гостей, чем в соседнем, оригинальном парке. Он открывается позже, закрывается раньше. Так что быть Золушкой или Белоснежкой в нашем парке - это быть командой "Б" из команды "Б", и они обе очень горько это переживают. Мне тоже было бы неприятно.

Мы с Кейт не обращаем на них внимания и заходим в раздевалку за комнатой отдыха. Мы обе тут же срываем с себя парики. Мои волосы не так уж далеки от белого блонда моей героини, но они все равно требуют, чтобы мы носили парики. Волосы Кейт, в отличие от ее рыжевато-коричневого парика, настолько кровавые, насколько это возможно без краски. Это завораживает, иногда я ловлю себя на том, что слишком долго смотрю на них. Медная проволока, пирокласт, менструальная кровь. Она быстро делает "дорожки" на бумажной тарелке из комнаты отдыха, и мы всасываем их через трубочку для тампона. Я втираю немного в десны. Мы прислоняемся к шкафчикам, полотенца между костюмами и полом, и жуем мармеладных мишек, которые я выманила у парня из "7-Илевен" сегодня утром. Флуоресцентные лампы отражаются от волос Кейт. Ее кожа такая прозрачная, что я вижу вены под ней.

Дверь в комнату отдыха открывается, и входит Лиз.

Лиз - это все, что есть в человеке отвратительного, и, следовательно, она - мой заклятый враг. Она одновременно и отвратительна, и любопытно очаровательна. Лиз обожает правила, любит их соблюдать, отстаивать, сосать их маленькие метафорические члены с любовью и терпением святого или женщины, получающей зарплату. Она также является нашим руководителем. Вроде того.

Я наблюдаю, как краснеет ее лицо при виде нас. Это один из двух режимов Лиз. Оба невыносимы, хотя я нахожу этот, по крайней мере, несколько забавным. Кейт фыркает, и Лиз скрещивает руки под своей фантастической грудью - источником всего ее отчаяния. Веселые мешочки. Свитерные шары. Когда-то она была принцессой, как и мы, но однажды, проснувшись, обнаружила, что ее грудь за ночь необъяснимым образом выросла до такой степени, что она перестала помещаться в свой форменный костюм. Точнее, она в него влезла, но стала настолько похожа на порнозвезду, что руководство усадило ее и сказало, что дни принцессы остались позади. Это была самая большая рана и разочарование в ее жизни, и она никогда эмоционально не оправится. Лиз одуряюще сексуальна, и перерасти свое платье только для того, чтобы стать вершиной того, чем хочет быть каждая женщина в этом городе, и за что платят приличные деньги, для Лиз - равносильно уничтожению всего хорошего в мире.

Это делает Кейт безумной. Кейт, которая, будучи сама красивой, могла бы убить за тело Лиз. Добавьте сюда реактивное пристрастие Лиз к пончикам, от которых она никогда не набирает ни килограмма, и общее неприятное ощущение затянувшегося подросткового возраста, и все шансы на отношения с Кейт исчезли навсегда. Мне на все это наплевать. Для меня есть только она. Все время либо наводит порядок, либо предается бесконечной тоске по чему-то, что никогда не вернется, и самый несамостоятельный человек, которого я когда-либо встречала в этом городе. Тоска, тяжкие вздохи и хищные взгляды, цепляющиеся за наши платья, тоска настолько глубокая, что от нее тошнит. Лиз - это во всех отношениях и прежде всего самое худшее и самое основное, чем может быть человек. Жертва.

Теперь Лиз играет меховой персонаж, иногда бурундука, иногда мышку-норушку, и она подняла такой шум, когда лишилась роли принцессы, что руководство, пытаясь удовлетворить ее крайнее желание внести свой вклад и избавить себя от судебного иска, который, по их мнению, может последовать (хотя Лиз никогда бы не сделала ничего, чтобы опорочить их имя), присвоило ей полуофициальный титул принцессы-надсмотрщика. Это не настоящее назначение и не повлекло за собой ни повышения зарплаты, о чем я знаю, потому что мы с Кейт пробрались в ее шкафчик и открыли ее зарплатные чеки, ни каких-либо заметных преимуществ, кроме того, что она почувствовала, что это дает ей некое подобие власти над нами.

- Опять? Опять? Я хочу, чтобы вас уволили, вы две уже достали! - Лиз выплюнула это судорожным шепотом.

- Полегче, Лиз. Успокойся, - говорит Кейт.

- Если ты думаешь, что это сойдет вам с рук...

- Прости, что это было? Что нам не сойдет с рук? - говорит Кейт. - Кажется, я припоминаю кое-что, что тебе не сойдет с рук, Лиз. Ну... если я, знаешь... - она осматривает свои ногти, - скажу что-нибудь высшему руководству. Может быть... покажу им что-нибудь?

Лицо Лиз побледнело.

Она любит парк. Лиз любит парк больше, чем любое другое место на земле. Ее мечта - обручиться в одинаковых мышиных ушках с будущим мужем, любящим парк, выйти замуж в замке Золушки, провести волшебную ночь, нарушив свою чистоту и быстро отбросив ее в заветный номер люкс в замке на Восточном побережье, который она никогда не сможет забронировать. Вся ее комната в общей квартире с белым ковром завалена парковой атрибутикой, ежедневный завтрак - пончики в форме мышки. Она смотрит мультфильмы на повторе, особенно старые. Она ни разу не мастурбировала, бережет себя для Бена, Джейка или Пола, который, несомненно, сам будет девственником. Может быть, не Джейк. Джейки иногда трахаются. Я не знаю. Я рифмую. Я хочу еще раз перепихнуться, прежде чем нам придется вернуться на смену.

Лиз искренне говорит мне:

- Не понимаю, почему ты с ней водишься. Ты же лучше.

Она всегда считала Кейт злобной девчонкой, а меня - слабовольной закадычной подружкой, и ей никогда не было нужды верить в обратное.

- Мы идем в "Bэв" сегодня вечером или как?

Кейт говорит это мне, не обращая внимания на Лиз. Ее лицо вернулось к своему израненному, лишенному преувеличения образу, и я не могу не задаться вопросом, подстригала ли она когда-нибудь свой "куст" или он просто буйно разросся в ее хлопковых трусиках принцессы.

- Да, может быть, - говорю я, отвлекаясь.

"Bэв", сокращенно от "Вавилон", - это стриптиз-клуб на тему Старого Голливуда, расположенный в подвале стриптиз-клуба на пиратскую тему "Трап", куда ходят все приезжие ньюйоркцы. Мы с Кейт ходим туда, потому что те же самые приезжие почти всегда ищут калифорнийских милашек, чтобы выпить, в надежде избавиться от смены часовых поясов, ежедневного гнева и всего остального, что накопилось у них внутри. Готовы к тому, что их промежность превратится во что-то желанное или даже частично желаемое. В любом случае, это обычно вопрос перспективы. И они всегда уходят на следующий день.