Право на жизнь (ЛП) - Кетчам Джек
Ее спираль подвела их. Такое иногда случалось. Они были взрослыми и знали, что такое случается. Это была ее спираль. Но это не имело значения. Он никогда в жизни не чувствовал себя таким виноватым.
Не навреди, - говорила ему мать, когда он был мальчиком. Правило врача. Ее личное золотое правило. И вот он здесь, причиняет вред женщине, которую любил.
Еще больше вреда.
В полутора кварталах от него, на углу 68-й улицы, виднелась серая высотка, построенная, вероятно, в середине шестидесятых, с банком на первом этаже и офисами наверху. Через Бродвей - "Фуд Эмпориум" и огромный кинокомплекс "Сони". И да, там были длинные синие перегородки и двое полицейских, стоявших у двери, и люди с плакатами, ходившие взад-вперед по обочине.
- Остановись позади них, - сказала она. - Я не хочу выходить прямо посреди этого балагана.
Он остановился. Она открыла дверь.
Грег положил свою руку на ее ладонь и придержал женщину, но не знал, что сказать. Он просто сидел, медленно проводя пальцами по теплой гладкой кожи ее руки, а потом она слегка улыбнулась. Он увидел, что за улыбкой скрывается беспокойство и бессонница. Глаза не могли лгать ему. Они никогда не лгали.
- Я на минутку, - сказал он. - Я могу найти место на 67-й или на Амстердаме.
- Я буду в порядке.
Она вышла и закрыла дверь, а он смотрел, как она уходит в сторону дюжины или около того людей впереди нее, двигающихся кругами по обочинам в конце квартала, а потом медленно проехал мимо нее, и она взглянула на него, но на этот раз не улыбнулась, а только закинула сумочку на плечо. Он проехал мимо пикитирующих типов, снующих по тротуару, как мухи на туше, а затем свернул за угол.
* * *
Давай, - подумала она. - Ты должна это сделать. У тебя нет выбора. У него есть жена и сын. Ты знала это, и в глубине души не верила, что он их бросит. Не раньше, чем его сын вырастет. Несмотря на то, во что ты хотела верить, и несмотря на то, что он говорил, что хотел бы сделать. - Грег был верен, как черт, по-своему. Это было одно из качеств, за которое она его любила.
В каком-то смысле было обидно, что им было так хорошо вместе. В каком-то смысле это было почти жестоко. Если бы это была просто интрижка. Если бы не было любви, заботы, нежности, совместного времяпрепровождения.
У тебя все это было, - подумала она. - А на самом деле у тебя не может быть ничего.
Она поняла, что думает о них в прошедшем времени.
Почему так?
Она посмотрела на него через окно, когда он проезжал мимо. Улыбнуться ему снова не хватило сил, хотя она знала, что он в этом нуждается. Она знала, что он чувствует. Но одна улыбка - это все, что у нее было сегодня, и она потратила эту валюту в машине.
Стук каблуков по тротуару, казалось, пронзал ее насквозь. Холодные жесткие улицы Нью-Йорка. Она поняла, что дрожит. Мимо нее промчался молодой курьер-латиноамериканец на велосипеде. Ехал не в ту сторону, против движения, да еще и по тротуару. Она бросила на него осуждающий сердитый взгляд, но он двигался слишком быстро, чтобы заметить ее недовольство, а тем более отреагировать на него.
Ее руки были холодными. Лицо раскраснелось. Она внезапно испугалась пикетчиков, которые шли впереди нее в нескольких ярдах. Несмотря на внешнюю браваду, они внушали ей страх.
А может не они, а то, зачем я сюда пришла?
Потому что это была не консультация. Это уже было по-настоящему.
Здесь должна была оборваться жизнь.
На мгновение она разозлилась на них обоих. На себя и Грега, играющих в любовь.
Нет, - подумала она. - Надо отдать дьяволу должное.
Мы не играли.
И это было самое печальное. Потому что это было нечестно. Годы в одиночестве после смерти Дэниела и ее разрушенного брака, и наконец появляется кто-то, у кого есть все, что она редко видела, и даже больше. Доброта. Заботливость. Трезвость. И он любит ее. Не просто хочет ее или хочет трахнуть, а любит ее, и она любит его в ответ так, что готова ради него на все. А потом пришлось заново узнать, что любовь ничего не защищает. Любовь была так же необходима людям, как еда и кров, но она же была и злой шуткой, обманом, и тем и другим сразу, двумя сторонами одной медали. И никогда не знаешь, когда и чем эта медаль повернется. Потому что если она не так повернется, поставит тебя между любовью и необходимостью, даже если между вами все получится, то один из вас умрет раньше другого и снова оставит тебя в одиночестве.
Вот так.
Как убийство нерожденного ребенка, их ребенка, который должен был стать прекрасной девочкой, живой и цельной, созданной из всего, что они имели вместе.
Сара даже думала, что знает, когда они зачали ее - на теплом ветреном пляже в ту ночь на Сент-Джоне всего три месяца назад, оба они были так без ума друг от друга, особенно в этом месте, когда его другая жизнь осталась далеко позади. Они были просто неразлучны, не в силах прекратить прикосновения, поглаживания, смех, все время, пока пили и ужинали. А позже они занимались любовью на берегу Карибского моря, в тепле волн, в огромном нежном лоне звезд и неба.
Что привело нас сюда.
Казалось, что они убивают саму любовь.
Перед ее взором стояла прекрасная девочка. Та, которая должна была родиться и вырасти.
И зная, что ребенок внутри нее, и уже зная опустошающую боль от ее потери, такой неожиданной, как та другая потеря столько лет назад, здесь и сейчас, на этой оживленной солнечной улице, она задавалась вопросом, как долго сможет продолжать с ним после этого.
Она убивает в себе не только ребенка, но и его отношения с ним.
Сара снова заплакала. Слезы навернулись на глаза, когда она приближалась к линии пикетов. Она смахнула их, вместо того чтобы вытереть. Эти люди могут заметить. Она не хотела доставлять им удовольствие.
Как ты можешь так поступать? – разозлилась она. - Как вы можете быть такими монументально эгоистичными, чтобы подойти ко мне сейчас, когда я так уязвима?
Но они, конечно, подошли.
Они считали это своим правом, своей миссией.
В мире существует много видов зла, и, насколько она понимала, это определенно один из них.
Сара услышала, как позади нее к обочине медленно подъезжает машина, колеса перестукивают по гравию. Боковым зрением она увидела крыло и светло-голубой капот, окно и крышу со стороны водителя и отметила, что это был универсал, один из тех автомобилей десятилетней давности. Слева от него трудолюбиво тащился городской автобус. Она прошла мимо элегантной стройной молодой женщины, везущей двух младенцев в двойной коляске. Подростка на скейтборде.
И тут машина остановилась рядом с ней, пассажирская дверь открылась перед ней, и она почувствовала, как чья-то рука крепко обхватила ее сзади, прямо под грудью, прижав ее руки к бокам, в то время как другая рука похитителя искала и закрывала ей рот, чтобы заглушить протест, крик, хватая за челюсть, чтобы она не могла укусить, а потом ее затолкали внутрь. Его ладонь все еще закрывала ей рот, и она оглянулась на тротуар, увидев, что один из протестующих, мужчина в темно-синей ветровке, заметил ее, смотрит прямо на нее, видит все это, но ничего не говорит, ни слова ни остальным, ни полиции у дверей клиники. Пораженная этим, она почувствовала, как игла вонзилась в ее руку, и увидела, что это водитель, женщина, держит пластиковый шприц между пальцами и мрачно сжимает руль другой рукой, а мужчина, схвативший ее, захлопывает дверь.
По мере того как темнота опускалась на все ее внезапные страхи и давно знакомое горе, они медленно уплывала.
* * *
Он прошел мимо пожилой женщины с тележкой, полной продуктов, затем мимо пикетчиков, едва обратив на них внимания на этот раз, и мимо пары полицейских, мужчины и женщины, которые стояли у входа. Он прошел через вращающиеся двери и мимо банкоматов банка к лифтам, вошел в один из них и нажал кнопку одиннадцатого этажа. Дверь в приемную распахнулась перед ним, и он шагнул в сторону молодой блондинки в джинсах и футболке, которая улыбнулась ему. А может, она просто улыбалась миру в этот день.
