Ирина Андронати - Темный мир
За плов ему долго еще стыдно было, на деньги, что у него на безлимитку уходят, те работяги месяц живут. И рис тот был — не покупной, а узгенский розовый, из дому привезенный. После практики, правда, Азиз знатно проставился, и еще раз с курсовика, все по чесноку. Но… Эксперимент пошел не по плану.
А Маринка так увлеклась своими ролевиками, что теперь немножечко сама. И даже не немножечко. Доспех у нее есть, на мечах рубится. Хорошо, что Рудольфыч отговорил ее от намеченных по плану готов. Полку эмо могло бы и поубавиться, Маринка — человек азартный. А так — только поприкалывалась немножко и пошла искоренять силы зла. Можно с двумя заглавными буквами. Было весело.
А в этом году деньги наконец появились, но мало. И отряд отправили один, смешанный: фольклорно-этнографический. То есть с филологического факультета и с исторического. И хотя из опыта всем давно известно, что историки и филологи — это пусть и не совсем то же самое, что филологи и восточники, и даже не фанаты «Зенита» и фанаты «Спартака», — но в одном помещении дольше получаса… обязательно чем-то кончается; обычно пьянкой, но бывает и что-то совсем другое, неожиданное. Не всегда предсказуемое.
Вот список:
1. Начальник отряда — Сергей Рудольфович Брево, он же Рудольфыч, он же Рудик, — ассистент кафедры фольклористики филфака.
2. Помощник начальника — Артур Кашкаров, мэнээс РЭМа и почасовик на истфаке, только в прошлом году закончил «Герц». Нехороший человек.
3. Инесса Патрикеева, или просто Патрик (склоняется — в грамматическом смысле — только иногда и только по настроению) — истфак, кафедра этнографии, четвертый курс. Свой парень.
4. Аська Антикайнен — истфак, третий курс. Надо присмотреться. Рыжая.
5. Витька Иорданский, или просто Джордан, — истфак, четвертый курс. Здоровый бугай с могучим мозгом.
6. Марина Борисоглебская, она же Буча, — истфак, третий курс. Я ее с детства знаю.
7. Вика Кобетова — филфак, третий курс. По-моему, дура.
8. Азиз Раметов, он же Омар Хайям, — филфак, четвертый курс. Коренной питерский узбек. Готовить не умеет.
9. Валя Коротких — филфак, третий курс. Не раскрылась.
10. Аз, грешный есмь, — истфак, четвертый курс.
Этот список я составил по собственным записям. Кого упоминал там по ходу событий — или по имени, или по приметному чему. Отряд получается ненормально большой, обычно бывает шесть человек, редко восемь. Ну, может быть, потому что сводный? В общем… я никак не могу себя заставить поверить, что упомянул всех. Говорю «упомянул» — потому что не вспомнил, а восстановил. Потому что вспомнить всех сразу — не могу. На фотографиях то же самое — по двое, по трое. Одно лицо есть вообще незнакомое… В деканате лесом послали, ребят от моих вопросов уже тошнит, и хорошо, что в психушку в наше время только по предварительной записи да по большому блату попадают.
Главное, теперь бы не забыть и не потерять: десять человек. Десять как минимум.
«Под парусом черным ушли мы в набег…»
1
С чего же нам начать-то? С чего-то надо. Ну, пусть будет так: «Жил-был мальчик, и было у него две девочки…»
Это я Артура имею в виду, если кто не в курсе. Про него рассказывать можно неопределенно долго. Он вообще такой… ускользающий, что ли. Струящийся. Что о нем ни скажи, будет не вся правда, а меньше половины. Герц свой педагогический он закончил с таким отличием, что там ректорат готов был засушить его и запереть в сейфе на память, а РЭМ, который посмел такое сокровище перехватить, — сжечь, разнести по кирпичику и пепелище посыпать солью. Ну и в РЭМе его, конечно, тоже целуют во все места и продвигают куда-то вверх, в сияющие золотые небеса чистой науки. И по-моему, все по делу, потому что настоящий ученый он уже сейчас, а всякие там степени и звания — вопрос ближайшего времени и, так сказать, автоматизма системы. В списке пятидесяти лучших молодых ученых России я его сам видел…
При этом вот лично мне, Косте Никитину, дела с ним иметь никогда не хотелось. Я даже не могу толком объяснить почему. Почему-то. Мне и в РЭМ-то иной раз влом было идти, потому что почти наверняка я бы его там встретил. Это я еще с ним и знаком-то толком не был, и ничего компрометирующего о нем не знал. Голос у него, что ли, такой или парфюм? Один раз он мне даже приснился: взял меня всей пятерней за морду и так брезгливо оттолкнул.
Я ему этого сна никогда не прощу.
У него родители в разводе, мать богатая, а отец ботаник — в обоих смыслах. Может, поэтому все так? В смысле — не так?
Я себе не то чтобы мозги вывихнул… но, в общем, некоторые усилия пришлось — да и постоянно приходится — прикладывать, чтобы совместить: да, такой вот талант, эрудит и надежда нашей этнографической и антропологической науки — вполне может быть и простым однозначным говнюком. Так сложилось. Не правило, не закономерность такая, но и не исключение из ряда вон. Тем более что в нас во всех есть прошивочка: талантливым людям прощается чересчур многое, вон Пушкин как весело по чужим женам развлекался, сукин сын, — а ведь если бы замочил на дуэли кого-то из рассерженных мужей и огреб, что положено по закону, то все все равно бы говорили: ну, несчастье-то какое, не повезло нашему гению, и людишко-то ему подвернулся так себе, не зачетный… а значит, и гений наш пострадал прямо почти ни за что, и вообще могли бы учесть, смягчить, закрыть глаза на этот дурацкий случай. Мужей много, а Пушкин один. Нет, вы не подумайте, что я Пушкина не люблю, наоборот, — просто я к тем, кого люблю… ну, по-другому отношусь немного, строже, что ли. Себя вот не очень люблю, поэтому много чего прощаю. А любил бы — не прощал бы, нет. Просто изводил бы придирками.
Удобно, правда?
Так вот, возвращаясь к пройденному: Артур говнюк. И, как говорили наши недавние предки, — мажор. Только он мажор с комплексами по поводу папы-ботаника, и от этого все только хуже. Мажор с комплексами. Мажор, не уверенный в себе. Он ездит на «ауди», и поэтому мы зовем его Властелином Колец. Машина не новая, после капремонта (и я подозреваю, что вообще конструктор — собранная из нескольких), но заметить это может только наметанный злой карий глаз. Как у меня например.
Зачем тебе такая машина, спросил я его как-то; мы совершенно не подружились, но вынужденно много общались; работа сближает.
Я сам долго думал, сказал он честно, и только потом понял: это машина для съема.
Если бы он снимал девок только на стороне, я бы ничего против не имел — с какой стати? В конце концов, это обоюдный процесс, включающий и мальчиков и девочек. Примитивные сексуальные ритуалы. Инициация. Формирование основных поведенческих инстинктов. Но он хватал за все места и тех девчонок, которые работали у него как у научрука, а вот это, по-моему, препоганейшее нарушение нравов и обычаев. Ты же ученый, а не рокер. Им положено. А тебе западло. Кто сказал? Никто конкретно не сказал. Традиции веков. Не обсуждается.
Но он таких непонятных тонкостей не признавал. Все мое.
То же самое, кстати, и с их научными работами… Все, что создано под моим руководством, — все мое. И вот тут, кстати, даже на традицию не всегда обопрешься. Могут и облокотиться.
С Маринкой у нас никогда ничего не было, и даже в мыслях я фривольного не держал, потому что — ну почти сестра. В одном доме росли, в садике на одном горшке сидели (с интервалом в несколько лет, но это не в счет). Какая тут к черту романтика? Я в нескольких американских фильмах такие дебильные парочки видел — друзья настолько, что никаких нормальных биологических чувств, а потом они вдруг сталкиваются лбами, прозревают и понимают наконец, что были созданы друг для друга. В жизни с таким я никогда не встречался и слышать не слышал. Потому что случаи конгруэнтно-избирательного идиотизма, наверное, феноменально редки. Поскольку не способствуют выживанию.
И про увлечения ее я многое знал и, собственно, относился к этому без выраженных эмоций. Она даже приходила ко мне советоваться по поводу одной поначалу довольно забавной ситуации, которая грозила стать совсем не забавной. И я что-то посоветовал, и — уж благодаря ли моему совету или вопреки — но ситуация быстро и бескровно рассосалась. Сам же я медленно и осторожно, ходя кругами, присматривался к Инке. Смущало только одно — что эта дылда выше меня на два пальца. А так…
Вру, опять вру. Вовсе не это меня смущало. А то, что если с человеком по-настоящему сближаешься, то он рано или поздно получает доступ к твоим слабым местам. А я к этому еще не готов… во всяком случае, думал, что не готов. В Инке был стержень, хороший каленый стержень. Это многих отпугивало, и я тоже, как остальные идиоты… в общем, вел себя глупо. Однако кругами ходить не переставал.
И тут Маринку решительно и по-спортивному быстро подцепил Артур. На счет «раз». Подсек, не вываживая — дернул, да и на сковородку, жарить. Казалось бы, ну что мне до этого? Вот. Ничего. А я взбеленился. Это был апрель. Да, самый конец апреля. Не март, конечно, но все равно весна — тем более такая запоздалая.
