Игорь Колосов - Лилипут
На следующее утро, семнадцатого августа, семья Тревор, как обычно, собралась к завтраку. Разумеется, за исключением Рори. Никто не произносил ни слова. Завтрак был обычный: сосиски, бекон, джем, кофе, булочки. Все вяло ковырялись в тарелках. Вчерашний день вспоминался им всем как какой-то кошмарный сон. Все мысленно проклинали друг друга. В это утро у каждого было только одно желание — каким-то образом оказаться подальше от всех остальных. Все избегали прямых взглядов, но каждый ощущал сильные, тяжелые токи, исходившие от всех, кто сидел за столом. У Анны на левой руке и на лице краснели полосы, оставленные ногтями Стефи (когда через десять часов полиция обнаружит, что дом по Канзас-стрит, 29 завален трупами, на ее теле не обнаружат ни единой царапины). Еще вчера вечером мать (которая вся кипела от злости) строго-настрого наказала Анне не выходить из дому до тех пор, пока царапины не заживут, благо что теперь каникулы. Сегодня об этом не заговаривали. Анна уже знает. Анна — послушная девочка, поэтому будет сидеть дома, избавляя таким образом своих родителей от неприятных вопросов, которые могут возникнуть у соседей. Конечно, она сначала попыталась возражать, но град ударов (хотя мать била ладонью, было так больно, словно при каждом ударе к телу прикладывали раскаленный утюг), посыпавшийся на спину и плечи, заставил ее повиноваться. Стефи, пытавшаяся вцепиться Анне в волосы (она даже успела вырвать один клок), тоже получила, что ей причиталось. Старшая сестра огрызалась, не стесняясь в выражениях, и миссис Тревор пришла в такое бешенство, что накинулась на нее, как фурия, и, возможно, уже даже не вспомнила бы, КАК надо бить, чтобы на следующий день не было колких вопросов и намеков, если бы в комнате дочерей не появился муж, который одернул ее. Саманта как будто бы пришла в себя, но одарила Алекса таким взглядом, от которого он должен бы был скончаться на месте.
— Иди отсюда, — прошептал Тревор. — Я БЫСТРЕЕ успокою этих взбесившихся маленьких сучек. Иди-иди.
Саманта ничего не сказала; Алекс проводил ее свирепым взглядом, что-то бормоча себе под нос. Затем посмотрел на красных запыхавшихся дочерей, на лицах которых ясно читался страх.
— Можете говорить друг другу что угодно, но руки не распускать, — спокойно произнес мистер Тревор, но за этим тоном скрывалось спокойствие ядовитой змеи, уверенной в своих силах. — Не распускать! Просто не подходите друг к другу.
— Па! — вскрикнула Стефи. — Она забрала мою Ро…
— Это меня не интересует! — отрезал Тревор; лицо его побагровело. — Неужели не ясно? Заткнитесь и по кроватям! — Он повернулся, чтобы уйти. У двери он добавил: — Чтоб я вас больше не слышал! Иначе вы сильно пожалеете об этом! Очень сильно!
Отец вышел, и девочки уставились друг на друга. Их взгляды были выразительнее всяких слов. Эта игра в переглядку продолжалась нескольких долгих минут; ни одна, ни другая не двинулись с места. Казалось, каждая надеялась убить другую на расстоянии. Все это происходило в полном молчании. Вскоре явилась мать. Из всего, что она сердито говорила им, сжимая кулаки, сестры поняли только одно — Анне запрещается выходить из дому, пока не заживут царапины на лице. На этот раз Стефи уже не жаловалась, что кто-то сломал ее куклу; она просто перевела ненавидящий взгляд с младшей сестры на мать. Все, что накипело на душе, она высказывала про себя. В ту ночь все спали как убитые, несмотря на нервную встряску, пережитую накануне. Как сказал бы Рори (если бы знал об этом), вся семья решила перед смертью выспаться как следует. Утром окна в кухне были закрыты, потому что на улице было довольно холодно, ветрено и дождливо. Человеку постороннему могло бы показаться, что здесь так тяжело дышится просто оттого, что тесно и нет притока свежего воздуха, хотя на самом деле причина была в другом. В этом смог убедиться воочию Рори Тревор, забредший в кухню. В дальнейшем Рори как-то не задумывался о том, ЧТО ему привиделось, когда он переступил порог кухни. Причина, почему его ничто не интересовало (даже чудовищная картина, на миг просто потрясшая его), была одна: Рори был весь поглощен предвкушением той минуты, когда он снова увидит Лицо. А то, что он увидит Лицо, не вызывало у него никаких сомнений; для этого необходимо было лишь перестрелять будущей ночью подлых воров. Рори сам не понимал, что потянуло его на кухню.
Возможно, голод — он точно не знал; в последнее время он вообще пребывал в сомнамбулическом состоянии. Но что-то все-таки его подтолкнуло к кухонной двери — не инстинкт, не интуиция — что-то другое. Как бы то ни было, Рори приоткрыл дверь и одной ногой переступил порог кухни. Никто не повернул голову на шум, никто не посмотрел на Рори, словно никто ничего не видел и не слышал. Все сидели уткнувшись в свои тарелки, и для каждого в этот миг не существовало в этом мире никого, кроме тех, что сидели за столом. Рори остановился. В течение секунды, ОДНОЙ секунды Рори ВИДЕЛ! Ему вдруг показалось, что он не просто ЧИТАЕТ мысли находившихся в кухне, но и ВИДИТ эти мысли! Что-то черное, словно сточная вода, стекало струйками по лицам, плечам, спинам отца, матери, сестер и стелилось по полу, как клубы черного дыма. Они ДУМАЛИ! Да, их головы рождали МЫСЛИ, и Рори на секунду увидел эти МЫСЛИ! Но ведь мысли — это не что-то такое, что можно увидеть! Однако Рори ВИДЕЛ! Это продолжалось всего несколько мгновений, но Тревор-младший успел заметить, что черные потоки дыма (нет, это потоки мыслей, Рори, потоки МЫСЛЕЙ!) куда-то тянутся, будто их вытягивает из помещения сквозняком:
«…СДОХЛИ И…»
«…СУКИ, СОСУЩИЕ КРО…»
«…УБИТЬ ЭТИХ ГОВНЮ…»
«…СТАНУТ ПОКОЙНИ…»
Внезапно все исчезло. Рори удивленно моргнул глазами. Дыма не было. Именно в этот момент его слух уловил омерзительный старческий смех, раздавшийся где-то на втором этаже. Смех был такой слабый, как будто смеявшийся еще не оправился после тяжелой длительной болезни, едва не доконавшей его. Но он выздоравливал!
12Потоки ливня громыхали по крыше, словно на нее обрушились камни небесной осыпи, растревоженной грозой. Деревья стонали, перекрывая завывание ветра, гулявшего по трубам. Природа бушевала, как будто знала о кровавой драме, которая разыграется очень скоро. Время от времени с неба доносился такой грохот, точно гигантские челюсти с оглушительным треском раскалывали пригоршни грецких орехов. Рори Тревор улыбался. Уже скоро. Очень скоро. Еще только первые капли дождя робко постучали в окно, а Рори уже знал, что Лицо не придет. Однако он впервые в жизни не испытывал из-за этого ни боли, ни тоски. Так даже лучше. Значит, он тем более должен сделать то, что задумал. Если бы случайно в эту ночь Лицо все-таки появилось, Рори, пожалуй, перенес бы свой план на другую ночь. Но в этом случае он постоянно волновался бы, мучаясь вопросом, покажется или не покажется Лицо в следующий раз? Поэтому лучше быть твердо уверенным, что Лицо вернулось НАВСЕГДА и теперь его уже никто не переманит! Рори почему-то не задавался вопросом, который в общем-то стоил того, чтобы призадуматься: что, если Лицо не появится даже тогда, когда вся семья Тревор будет истреблена? Что он тогда будет делать? (Через несколько дней Рори, хотя и будет признан вменяемым, не выдержит того, что Лицо по-прежнему не показывается. Он не сможет выяснить, КТО переманил Лицо, поэтому решит повеситься.)
