Джон Карр - Бесноватые
Он передал фонарь Джеффри, поставил на пол трость и ящик с инструментами и надел круглые очки. Рассеянное выражение мгновенно покинуло его некрасивое широкое умное лицо, которое стало еще более широким и красным. Закончив осмотр, он снова перевернул старуху на спину, закрыл остекленевшие глаза, положил на каждый по пенсу и выпрямился.
– Никаких ран нет. Во всяком случае…
– Во всяком случае, доктор, вы их не видите, и только?
– Сэр, – ответил доктор Эйбил, выпрямляясь еще более. – Я не стал бы клясться в этом перед престолом Всевышнего. Но я готов присягнуть в этом перед приходским секретарем и буду спокойно ожидать приговора, который не вызывает у меня сомнений. Колотая рана в сердце, например, может иногда явиться причиной выражения ужаса на лице или такого же, как в данном случае, отвердения мышц. Но раны нет. Шок исходил из ее сознания; оно – под действием страха – вызвало остановку сердца.
– Вы говорите, что знали покойную. Обращалась она к вам по поводу своего здоровья?
– Да, я бывал здесь неоднократно.
– Было ли это в связи с сердечным заболеванием? Таким, при котором внезапный испуг может стать причиной смерти?
– Нет, я навещал ее по поводу водянки. Я убеждал ее обратиться к хирургу, чтобы сделать прокол. Но она отказывалась, хотя прокол при водянке – абсолютно пустячная операция. Я же мог только пользовать ее дегтярной водой епископа Беркли, которая бесполезна в данном случае. – Доктор Эйбил опустил голову. – Но, конечно, водянка могла ослабить ее сердце. А сейчас лучше бы закрыть ей лицо и покрыть чем-нибудь пристойным. Есть здесь какие-нибудь постельные принадлежности?
– Есть одеяло. Но оно использовано для других целей. Когда под окнами послышались крики Табби Бересфорда, я прикрыл им картину там, в углу.
Собеседник Джеффри на мгновение онемел, словно от удара.
– Картину? Какую картину?
– Сейчас вы ее увидите, – сказал Джеффри. – Но говорите тише. Нас не должны слышать.
Он приподнял фонарь.
Бросились врассыпную крысы. Стала видна еще одна крутая лестница и люк, ведущий в заброшенный книжный склад. В углу рядом с камином стояла прислоненная к стене картина без рамы, только на подрамнике. Это был поясной портрет, который Джеффри еще раньше поставил сюда, прикрыв ветхим засаленным одеялом. Твердо ступая, Джеффри подошел к картине и обернулся.
– Доктор, – продолжал он. – Как вы уже догадались, есть некая тайна, связанная с мертвой старухой.
– Несомненно. Хотя какого рода тайна? Мне казалось, что она получила кое-какое образование. Говорили, что она скупа. Но можно ли говорить о скупости соседа, когда все тут, на мосту, – нищие? Когда я был здесь две недели назад, картины не было.
– Я думаю, была. Она находилась в шкафу. Не хотите ли взглянуть на Грейс Делайт в расцвете красоты, примерно шестьдесят лет назад? Узнали бы вы ее, если бы увидели ее изображение?
– Узнал бы? – в негодовании воскликнул доктор Эйбил. – О чем вы говорите, сэр? Я прожил на этом свете чуть больше пяти десятилетий. И не так стар, как вы, судя по всему, думаете.
– Верно, – согласился Джеффри, в смущении покусывая ногти. – Верно. Ради Бога, простите. У меня в голове был другой человек, вполне подходящий по возрасту. Вам знакомо фойе театра «Ковент-Гарден»?[27]
– Я редко хожу в театр, мистер Уинн. И особенно избегаю театральных фойе.
– Вы сектант? Методист? Презираете всякое лицедейство?
– Ну, сказать по правде, вид актрис, которые мелькают в фойе полуодетыми, с грудями наружу, не по мне. Вам это кажется смешным?
– Нет, просто откровенным. Те же самые мысли высказывал «Словарник»Джонсон[28], человек высочайших моральных принципов. Но не это сейчас важно.
Он начал ходить взад-вперед перед картиной, все еще не снимая с нее одеяло.
– Похожая картина, – не такая же, но похожая – висит в фойе театра «Ковент-Гарден». На ней изображена миссис Брейсгердл[29], в спектакле «Любовь за любовь»[30], который шел в конце прошлого века.
– Миссис Брейсгердл? Анна Брейсгердл?
– Значит, вам знакомо это имя?
– Оно знакомо всем. Говорят, у нее было доброе сердце. И это единственная из актрис, которая отличалась добродетельностью. Еще молодой она оставила сцену. А похоронена она в Аббатстве[31]. На этом портрете, – доктор Эйбил указал на картину, – тоже она?
– Нет. Ее младшая сестра. По поводу святости Анны высказывались кое-какие сомнения; что же касается ее сестры, то тут все было ясно. Ребекка Брейсгердл, которая взяла себе имя Грейс Делайт, скаредностью своей превосходила любого ростовщика с Минсинг-лейн, а распущенностью – последнюю ковент-гарденскую шлюху. А теперь взгляните, что привело меня в такое замешательство. Он отбросил одеяло с холста.
Вся флегматичность доктора Эйбила мгновенно улетучилась:
– Но ведь это…
– Ради Бога, не так громко! Говорите тише.
Женское лицо, фигура женщины возникли, словно живые. Шелковое платье, оранжевое с голубым, было модным в те времена, когда король Вильгельм[32] заходился астматическим кашлем в Хэмптон-корте[33]. Громадная паутина из брильянтов окружала ее шею и спускалась в прорезь лифа. Голова ее была слегка откинута назад, на губах играла улыбка, белизну кожи оттеняли завитые колечками локоны волос. И лицо и фигура принадлежали Пег Ролстон.
– Молодой человек, – произнес доктор Эйбил, – я начинаю понимать.
– Нет, доктор. Слушайте дальше.
– Я жду с нетерпением.
– В течение многих лет, – продолжал Джеффри, – мой дед любил одну женщину. Он истратил на ее капризы целое состояние. Повесил на нее половину сокровищ Голконды. А когда у нее вокруг глаз появились первые морщинки и она вдруг увлеклась человеком помоложе, он отправился в турецкие бани и там, в теплой ванне, перерезал себе горло.
– Теперь я кое-что понимаю. Вы любите мисс Ролстон, это ясно.
– А если и так?
– Жаль, если так. Она в кровном родстве со старухой, которая умерла здесь. Значит, у вас с девушкой вполне мог быть общий предок, и тогда вы тоже кровные родственники.
– Нет, доктор. Нет, говорю я вам! Я все тщательно проверил. Мы вовсе не родственники.
– Тогда не о чем беспокоиться, не так ли? Вы говорили об этом самой мисс Ролстон? Показывали ей портрет?
– Нет, черт возьми! Я думал об этом. Я хотел. Но в последний момент не решился.
– При ваших чувствах, женились бы вы на девушке?
– Почему бы и нет? Даже если предположить невероятное, наше родство не такое уж близкое. И она никогда ничего не узнает от меня.
– А если она узнает это от кого-то другого? А рано или поздно так и случится. Что тогда?
