Сергей Арно - Отец монстров
— Да, действительно, — подтвердил Алексей Петрович. — Вам, как писателю, будет интересно узнать, что в городе исчезли несколько чинов из ведомства, в котором работает Татьяна Владимировна. Вот на всякий случай моя визитка. — Он положил на стол передо мной визитку и улыбнулся. Один зуб у него был золотой. Он поднялся и протянул руку. — А дочь Татьяны Владимировны, значит, у вас живет?
— У меня пока.
— А откуда ты знаешь про дочь-то?! — удивился Николай Николаевич, вскинув брови. — Я ведь тебе об этом не говорил.
— Мы тоже работаем, — блеснул он золотым зубом в сторону Николая Николаевича. — Ну если вам что-нибудь будет известно… — повернул он свой зуб ко мне.
— Так, может быть, я Николаю Николаевичу лучше сообщать буду, да он и ближе, — сказал я, взяв визитку со стола и пряча ее в карман. Не нравился мне этот тип. Очень не нравился.
— Можете, конечно, Николаю Николаевичу… Впрочем, как желаете.
Он пожал руку Николаю Николаевичу и вышел из кабинета.
— Да-а… скользкий тип, — глядя на дверь, за которой он скрылся, проговорил Николай Николаевич. — Я ему не доверяю. Раньше работал в органах, да что-то у него случилось там, разное говорят. Вот он и ушел в частное охранно-розыскное агентство.
— Да уж, приятного в этом типе мало, — согласился я. — Такие типы либо прямо в преступники идут, либо в охранные организации.
— Это часто одно и то же, — сказал Николай Николаевич. — Да ты наливай кофе себе — у меня секретарши нет. Или, может, чего покрепче? Я этому не предлагал. — Он кивнул на дверь.
— Я, Николай Николаевич, к вам по моему… в смысле, ну, по этому делу…
Я почему-то смутился, налил себе кофе. Николай Николаевич внимательно посмотрел на меня и развернул конфету.
— Дело здесь не очень понятное… Я уж этому не стал говорить. — Он вновь кивнул на дверь. — Мы в квартире все осмотрели — никаких следов.
— Что же тут непонятного? — удивился я, допив кофе и ставя чашку на столик.
— А то непонятно… — Николай Николаевич покрутил перед глазами шоколадной конфетой, рассмотрел ее, но есть не стал, а положил рядом с чашечкой на блюдце. — Не похоже это на обыск. Непрофессионально.
— Ну как это не похоже, я же сам бардак видел, — возразил я.
— Бардак есть, а обыска нет, — сказал он, улыбнувшись.
Я вопросительно смотрел на него, вскинув брови. Николай Николаевич залпом выпил кофе, поставил чашечку на место, так и не притронувшись к конфете.
— Слушай, а как у тебя отношения с Мариной?
Мне стало сразу как-то неуютно.
— Какие отношения, что вы имеете в виду?! — спросил я, но слишком уж поспешно, слишком взволнованно, слишком нервно… Вот черт!
— Да ничего не имею, — спокойно сказал подполковник. — Ей сколько лет-то?
Ну вот, начинается. Сейчас спросит, сколько мне!
— Лет восемнадцать-девятнадцать, — сказал я, беря конфету и разворачивая ее, хотя кофе в чашке уже не осталось.
— Тогда понятно, — вздохнул Николай Николаевич.
Я хотел спросить, что понятно, но удержался. Положение было хуже некуда.
Он поднялся, подошел к своему рабочему столу, достал из ящика два листка бумаги, протянул мне и молча уселся на прежнее место. На листах были фотороботы мужчин.
— А этот мне знаком, — сказал я, помахивая листком в воздухе. — Да и этого, похоже, где-то видел…
Николай Николаевич молча глядел на меня то ли с иронией, то ли с издевкой, я не понимал. Но какого фига он так смотрит?!
— Ну точно. У этого кучерявого лицо знакомое, — повторил я в задумчивости. — На Валерия Леонтьева похож… Ну точно, на Валерия Леонтьева.
— Это он и есть, — со своего места подтвердил мою догадку Николай Николаевич.
— Да и у второго лицо знакомое, — сказал я глядя на другой фоторобот.
— А это Шнур, — сказал все такой же бесстрастный Николай Николаевич.
— Какой шнур?.. Ах да, Шнур!
Я положил Шнура с Леонтьевым на столик.
— И что же это может значить? Певцы теперь людей похищают, мало зарабатывают…
— Не думаю, — лениво сказал он.
— Что же тогда? Не томи, Николай Николаевич. Как это поможет в поисках Марининой матери?
— А никак. Ее искать и не нужно. — Николай Николаевич закинул ногу на ногу.
— В каком смысле? — продолжал не понимать я.
— А в таком, Сергей Игоревич, что Маринину маму никто не выкрадывал. Мы звонили на ее работу, там нам сообщили, что Татьяна Владимировна в данный момент находится в отпуске в городе Коктебель. В санаторий мы звонить не стали: по-моему, и так все понятно.
— Так что же это значит?
— А ты не догадываешься?
— Нет.
— Это значит, что нас, а точнее говоря, тебя, кто-то хочет ввести в заблуждение. Теперь понятно?
— Ну я уже догадался кто, — проговорил я. — Но какой смысл?
— Я ведь и спросил, сколько ей лет. Они в таком возрасте влюбчивые. — Он внимательно смотрел мне в глаза.
— Да ты что?! — воскликнул я возмущенно. — Ты знаешь, сколько мне лет?!
Я торопливо шел по улице в сторону дома. От состояния беспросветного счастья, с которым я направлялся в отделение, не осталось и следа. Да как посмела эта девчонка так нагло меня обманывать! Я ведь не мальчик уже! И какой ей во мне интерес разыгрывать спектакль с исчезновением матери, обыском… И всей этой фигней!
Я открыл дверь и решительно, не раздеваясь, прошел в комнату. Но в комнате ее не было. Я прошел в кухню. Пахло здесь восхитительно. Марина сидела на стуле, закинув ногу на ногу, и читала книгу. В своем атласном халатике она была такая очаровательная, такая домашняя, ручная и беззащитная, что хотелось обнять, приласкать ее… На плите в большой кастрюле что-то булькало и пахло. Пахло, как я догадался, будущим студнем. Я прокашлялся.
— Читаешь?! — грозно сказал я и отогнул край обложки. Это был мой роман «Живодерня».
— Я всю ночь вашу книгу читала. Удивительный роман. Дядя Сережа, почему вас так мало знают?
— Ну почему мало?.. Да, дорогая моя, — преодолевая накатившую вдруг гордость, начал я. — Теперь давай мне всю правду говори. — Злость моя куда-то улетучилась — ну как можно ругать такое очаровательное существо, которое читает и хвалит твою книгу, да еще в таком запахе!
— Я не понимаю вас, дядя Сережа. — Она широко раскрыла свои очаровательные серо-голубые глаза. Вокруг зрачков я разглядел темный кантик, что придавало им еще большую выразительность.
Меня тянуло к этой девушке — к ее глазам, к ее рукам, к ее губам и ее телу… Как бы я с восторгом и вожделением целовал ее юные очаровательные руки, ее пухлые губы… Ужас! Ну почему мне так много лет?! Почему?! Почему она не родилась раньше… или я позже… Больше нельзя было медлить. Нужно было взять себя в руки и проявить решимость.
