Василий Гавриленко - Бремя Мертвых
Но больше всего Димку напугали глаза бородача, красноватые, с колышущимся в них безумием.
-Сожрал картошку, дрянь. Картошку мою.
На губах бородача показалась слюна.
«Как у бешеной собаки» - мелькнуло у Димки в голове.
-Я … я хотел есть… Я не знал, что … она … - плечи мальчика затряслись: он заплакал, – что картошка ваша.
Бородач наклонился, поднял картофелину с пола, вытер о штаны и спрятал в карман.
Тяжело опустился на кровать, положив топор на колени. На Димку он больше не смотрел. Мальчику сильно хотелось пить, во рту пересохло, но он даже пошевельнуться боялся. На топоре кровь… Чья она?
Димка отогнал прочь страшную мысль. Кровь крысиная. Конечно, это кровь крыс!
Какой низкий лоб у этого человека, а глаза выпученные, как в той книжке с картинками про людей, живших тыщи лет назад в пещерах… Как же их называли, тех людей? Сталактиты? Троглодиты!
Троглодит вдруг начал раскачиваться, издавая невнятные звуки. Это что – песня? Этот урод поет!
Среди какого-то бульканья, издаваемого бородачом, Димка различил слова:
Станьти дети, станьти в круг,
Жил на свете стаый жук
Стаый добый жук.
Рука троглодита потянулась к связке с крысами. Димка смотрел, затаив дыхание. Заскорузлые пальцы вцепились в тушку животного.
Мальчик смутно догадывался, что сейчас произойдет, но когда ЭТО произошло, Димку чуть не вырвало.
Троглодит сорвал крысу с веревки, откусил ей голову и принялся жевать. Он ел крысу с явным удовольствием, причмокивая и жмурясь. По бороде побежала красноватая струйка.
Димке стало дурно: закружилась голова и в желудке начались какие-то спазмы. Бородач явно увлекся своей жуткой трапезой и не смотрел на мальчика.
Нужно бежать отсюда. А то будет поздно.
Димка мысленно досчитал до трех и сделал маленький шажок к выходу.
-КУДА?!
Это был не крик, но рев: нечеловеческий, звериный. Бородач в ярости отбросил в сторону крысу, хрустко шмякнувшуюся о стену, и бросился к Димке. Мальчик завопил от ужаса, попытался вывернуться: тщетно! Пахнущие мочой пальцы вцепились ему в лицо, оттолкнули со страшной силой. Димка полетел назад, врезался головой в холодильник. Свет погас.
Как больно. Словно в голове сидят гномы и долбят, долбят, долбят мозг своими молоточками и кирками. Тук-тук. Тук-тук-тук.
Димка открыл глаза. Кто-то стоит над ним. Огромный, темный, а над головой горит электрическая лампочка.
-Папа! Папа, не бей. Я больше не буду.
Мальчик заслонил лицо руками. Услышал голос, точно со дна колодца.
-Эй ты, поднимайся.
-Папа, не бей!
Сильные руки вцепились ему подмышки. Рывок – и вот уже Димка стоит, пошатываясь, около холодильника. Перед ним – тот самый троглодит. Борода, низкий лоб. Только вот глаза уже не такие дикие.
Сейчас этот человек его убьет. Ну и пусть. Димка улыбнулся, ноги подкосились.
-Да стой же ты.
Мальчик почти и не почувствовал, как его подняли и перенесли на кровать.
Троглодита зовут Егором. Вернее, Егором – угрюмым, глупым и сердитым бомжом, - он бывает до тех пор, пока не становится Валечкой. Валечка обыкновенно сидит на кровати, таращась в стену и меланхолично пожирая крыс. Порой он начинает петь песни с детского утренника или кричать отвратительным голосом: «Я – Валечка». А еще Валечка бьет Димку, накрепко привязанного к стене за лодыжку. Бьет всегда, когда появляется. С остервенением. Ни за что.
Есть здесь нечего, кроме крыс и того мяса, что лежит в холодильнике.
В холодильник Димка заглянул на второй день пребывания у Егора и Валечки. Там лежал разрубленный на куски человек. Заиндевелая голова с набитым снегом ртом таращилась остекленевшими глазами из морозильника. Остальное части лежали внизу в лужицах черной крови. Димка даже не понял, женщина это или мужчина. С этого момента мозг мальчика неотступно сверлила мысль: кто же убил человека из холодильника? Егор или Валечка?
Егор ничего не ест и, наверное, давно умер бы от голода, если бы не Валечка, который пожирает крыс.
А у Димки нет своего Валечки. Мальчик заплакал, зашевелился в своем уголке.
-Егор.
Позвал с опаской: вдруг сейчас перед ним не Егор, а Валечка? Бородач покосился на мальчика.
-Егор, я хочу есть.
Рыдания подступили к горлу жестким, колючим комком.
-Отпусти меня, Егор.
Троглодит поскреб ручищей бороду, каркнул:
-Зомби сожруть.
-Пусть сожрут! Пусть!
Зомби – не страшно. Даже Валечка – не страшно. Страшно есть крыс.
Мальчик перегнулся, желудок скрутило, как тряпку, но рвоты не было.
-Наверху еда…- пробормотал Егор.
-Да, конечно, - затараторил Димка лихорадочно. – Там еда, Егор. В магазинах, в супермаркетах. Колбаса, хлеб, консервы, сосиски, конфеты…
На каждое наименование продовольствия желудок мальчика отзывался коротким рыком, как какой-нибудь зверек.
-Коньфеты, - причмокнул Егор.
Димка прекратил перечислять знакомые продукты.
-Да, Егор, да! Там конфеты! Много-много! Сосательные и шоколадные. И батончики. Сколько хочешь!
-Коньфеты, - по подбородку Егора потекла слюна.
Он поднялся. Сердце Димки забилось, как пойманный карась. Неужели, отпустит?
Егор полез под кровать, загремел какими-то железками, зашуршал пакетами. На подошве левого ботинка – большая дыра, сквозь которую просвечивает голая пятка.
Троглодит вынырнул, обвешенный пыльной паутиной. В руках - моток телевизионного кабеля.
-Что ты…
-Пойдешь, - Егор взглянул на потолок. – Коньфеты.
-Зачем кабель? Не надо!!!
Троглодит до боли сжал Димкину ногу, ножом срезал веревку и на ее место – резко, сильно – примотал кабель. Связал концы узлом. Затужил, не обращая внимания на вопли мальчика.
-Вставай.
Димка поднялся.
Егор положил руку мальчику на плечо и повлек его к выходу из «комнаты». В тоннеле они свернули направо, немного прошлепали по залитому водой бетонному полу.
-Стой.
Егор подтолкнул Димку к лестнице, над которой зависло светлое кольцо. Мальчик не сразу понял, что это люк, за которым – небо. Он давно ничего не ел, но осознание: сейчас увижу небо, придало Димке сил.
Мальчик споро полез по лестнице. Егор довольно крякнул, разматывая кабель.
Димка уперся руками в тяжелый люк. Блин, совсем нет сил! Но как хочется свежего воздуха и неба! Мальчик застонал, напрягаясь изо всех сил.
Воздух хлынул в легкие, опьяняя, насыщая самой жизнью. Легкий ветерок трепал волосы. В подворотне никого не было, лишь носились над асфальтом бумажки и пакеты.
