Колин Уилсон - Возращение ллойгор
Подобно большинству людей, я всегда предполагал, что мои собратья-человеки относительно честны, относительно непредвзяты и сколько-то любопытны. Если бы я нуждался в подтверждении интереса ко всему необъяснимому, мне достаточно было бы взглянуть на книжный киоск в аэропорту и десятки томиков в мягкой обложке, за авторством Фрэнка Эдвардса и иже с ним, с названиями вроде «Мир сверхъестественного», «Сто небывалых происшествий» и т. д. Настоящим шоком оборачивается осознание того, что все это отнюдь не подтверждает открытость к восприятию «сверхъестественного»: люди просто хотят, чтобы им пощекотали нервы. Эти книги — своего рода оккультная порнография, своеобразная игра под девизом: «А давайте притворимся, что мир — не такое скучное место, как на самом деле».
19 августа 1968 года мы с Эрхартом пригласили двенадцать «друзей» в съемные апартаменты по адресу: Гауэр-стрит, 83 (в этом самом доме Дарвин поселился сразу после свадьбы). Мы решили, что ассоциации с Дарвином окажутся очень к месту: мы не сомневались, что этот день надолго останется в памяти у всех присутствующих. В подробности вдаваться не буду: достаточно и того, что среди приглашенных было четверо профессоров (три из Лондона, один из Кембриджа), два журналиста (оба — из самых респектабельных газет) и несколько представителей разных профессий, включая одного доктора.
Эрхарт представил меня собранию, и я зачитал заранее подготовленное заявление, поясняя и дополняя то, что считал нужным. Спустя десять минут кембриджский профессор откашлялся, произнес: «Прошу меня извинить» — и выбежал из комнаты. Как выяснилось впоследствии, он решил, что стал жертвой неумного розыгрыша. Остальные дослушали до конца, причем долгое время тоже гадали про себя, не шутка ли это. Убедившись, что нет, все сделались открыто враждебны. Журналист, зеленый юнец только-только с университетской скамьи, то и дело перебивал доклад фразой: «Надо ли понимать, что?..» Одна из дам поднялась и ушла; впрочем, как я узнал позже, не столько по причине недоверия, сколько потому, что она внезапно осознала: в комнате осталось тринадцать человек — а это дурная примета. Молодой журналист принес с собой две книги Эрхарта о континенте Му и зачитывал цитаты из них: эффект был смертоубийственный. Эрхарта мастером художественного слова никак не назовешь; что ж, в былые времена и я усмотрел бы в этих книгах только повод поупражняться в остроумии.
Но что потрясло меня до глубины души: никто из присутствующих, похоже, не воспринял нашу «лекцию» как предостережение. Ее обсуждали как небезынтересную теорию или даже скорее как необычный фантастический рассказ. Наконец, после того как в течение часа собравшиеся придирались по мелочам к разнообразным газетным вырезкам, встал некий адвокат и произнес речь, со всей очевидностью выразив общее мнение. Начал он со слов: «Думается мне, мистер Хаф (пресловутый журналист) очень четко сформулировал наши возражения…» Основной его тезис, повторявшийся снова и снова, сводился к тому, что неопровержимых доказательств у нас нет. Лландалффенский взрыв вполне мог быть вызван нитроглицерином или даже метеорным потоком. Книги бедняги Эрхарта высмеяли так безжалостно, что я бы поморщился даже в ту пору, когда сам был неисправимым скептиком.
Продолжать смысла не было. Мы записали это собрание на магнитофон, расшифровали запись и распечатали текст в нескольких экземплярах, надеясь, что в один прекрасный день его посчитают просто-таки невероятным свидетельством человеческой слепоты и глупости. На этом, в сущности, все и закончилось. Обе газеты решили не публиковать даже критического отчета о наших дебатах. О лекции прослышало некоторое количество людей, которые и нагрянули к нам в гости: пышногрудые дамы со спиритическими досками, тощий, сухопарый тип, убежденный, что лох-несское чудовище — это на самом деле русская подводная лодка, и чудаки всех разновидностей. Тут-то мы и решили перебраться в Америку. Мы все еще надеялись, вопреки очевидному, что американцы окажутся менее предвзяты, чем англичане.
Но очень скоро иллюзии наши развеялись. Это правда, что один-два человека хотя бы воздержались от суждений о нашем психическом здоровье. Но в целом результаты были удручающими. Мы провели крайне интересный день в почти вымершем рыбацком поселке Кохассет — в этом лавкрафтовском «Инсмуте» — и убедились, что здесь и впрямь оплот ллойгор — такой же, как в Лландалффене, если не больший, — и, оставаясь здесь, мы подвергаем себя страшной опасности. Однако ж нам удалось отыскать Джозефа Куллена Марша, внука лавкрафтовского капитана Марша: ныне он проживал на мысу Поупасквош.[24] Он рассказал, что перед смертью дед его сошел с ума; по всей видимости, он действительно располагал какими-то оккультными книгами и рукописями, но его вдова все уничтожила. Возможно, именно у него Лавкрафт и видел «Некрономикон». Джозеф Марш упомянул также, что капитан именовал древних Старейших «Владыками Времени» — крайне интересное замечание, в свете эпизодов с «Джинни», «Черным Джеком» и прочими.
Эрхарт абсолютно убежден, что рукописи не погибли, — на том любопытном основании, что такого рода древние артефакты обладают собственным характером и уничтожить их не так просто. Он ведет бурную переписку с наследниками капитана Марша и его семейными адвокатами, надеясь все-таки напасть на след «Некрономикона».
На данной стадии…
Примечание редактора. Вышеприведенные слова были написаны моим дядей за несколько минут до того, как он получил телеграмму от сенатора Джеймса Р. Пинкни из Виргинии — дядиного школьного приятеля, по-видимому из числа тех, кто «воздержался от суждений о его психическом здоровье». Телеграмма гласила: «СРОЧНО ПРИЕЗЖАЙ В ВАШИНГТОН, ПРИВОЗИ ВЫРЕЗКИ, ЖДУ У СЕБЯ, ПИНКНИ». Сенатор Пинкни подтвердил мне, что министр обороны согласился уделить дяде время, а если на него удастся произвести впечатление, то он, вероятно, поможет устроить встречу и с самим президентом.
Дядя и полковник Эрхарт не смогли взять билеты на рейс Шарлоттсвилл — Вашингтон в 3.15. Они приехали в аэропорт и записались в «лист ожидания», надеясь, что в последний момент кто-нибудь сдаст билеты. Место нашлось только одно, и, посовещавшись, полковник Эрхарт согласился с дядей: разумнее держаться вместе, чем лететь в Вашингтон разными рейсами. В этот момент капитан Гарви Николс, один из четырех совладельцев «Цессны-311», согласился сам доставить их в Вашингтон.
Самолет стартовал с запасной взлетной полосы в 3.43 19 февраля 1969 года. Небо было ясное, прогноз погоды — лучшего и желать нельзя. Десять минут спустя в аэродром поступил загадочный сигнал: «Вхожу в низкую облачность». На тот момент самолет должен был находиться где-то над Гордонсвиллом; никаких облаков в той области зарегистрировано не было. Последующие попытки связаться с пилотом по радио успеха не имели. В пять часов мне сообщили, что радиосигнал вообще пропал. В течение последующих нескольких часов надежда воскресла: начались поиски, но ни о какой аварии нигде и слыхом не слыхивали. К полуночи мы все уже не сомневались: самолет потерпел крушение и о катастрофе вот-вот сообщат — это только вопрос времени.
