Юрий Леж - Бульвар
Саша ощутила в ладони шероховатую рукоятку ножа, как-то незаметно вложенного Мишелем в ее руку.
— Лезвие плашмя и — между ребер, — подсказал Мишель, — это не больно и быстро… сама увидишь…
Оцепеневший от происходящего наяву кошмара, Валёк слушал их разговор и никак не мог понять: спит он и видит всё это в болезненном сне, или этот ужас происходит с ним наяву? Не единожды битый и резанный самодельными финками, отравленный портвейном из технического спирта, больной и слабый, он не боялся самого факта грядущей смерти, но никак не ожидал, что придет она к нему в облике платиновой блондинки в короткой юбке и безрукавке на голое тело, маленькой, как Лакка-Бикса, с ножом вместо косы. А потом был быстрый укол в сердце, и несколько десятков томительных секунд, за которые Валёк понял, что уже умер, но все еще смотрит на склонившуюся над ним блондинку.
Мишель придержал за плечо судорожно дернувшееся тело, не давая ему завалиться на пол, и спокойно сказал Саше:
— Иди в комнату, пей коньяк, а я пока здесь порядок наведу…
Чуть сбиваясь с ноги, блондинка вернулась в комнатку, у порога которой лежали друг на друге старик Жарко и вышедшая в тираж проститутка Лакка, еще дышащие, живые, но уже мертвые, потому что оказались в плохое время в плохом месте. Впрочем, а где же в промзоне можно было встретить хорошие места? Или когда-то бывали тут хорошие времена для аборигенов?
Пока Саша, стараясь успокоиться, пристраивалась на ящиках и доставала из рюкзачка заветную фляжку, Мишель перетащил в душевую Биксу, аккуратно перерезал ей горло, а потом истыкал пока еще теплое тело ножом, найденным у старика Жарко, инсценируя неумелое убийство, возможно, по пьянке или в состоянии аффекта. Самого Жарко он пристроил неподалеку, покончив и с ним похожим образом. А вот тело Валека отнес в дальний угол цеха, уложил в небольшую ямку и тщательно засыпал осколками бетона, ржавой металлической стружкой и другим мусором.
Если происшествием с исчезновением троих подельников вдруг займутся в полиции, невероятное тоже случается порой, то картина, на первый взгляд, будет вполне достоверной: чего-то не поделив, или просто поссорившись без особого повода, Валёк зарезал своих сотоварищей, после чего, страшась справедливого наказания, скрылся в неизвестном направлении.
Набегавшийся по лестнице, натаскавшийся трупов и вернувшийся в комнату начальства, Мишель присел рядом с Сашей, с унылыми гримасками глотающей коньяк из фляжки. Попросил:
— Оставь и мне немного…
— Возьми, — протянула емкость блондинка.
Пальцы у нее не дрожали, и голосок был твердым, без мучительных ноток морально изнасилованной принуждением к убийству.
«А молодец, Сашка, хорошо себя ведет, — подумал Мишель, — и все правильно поняла, куда же я с ней без кровавой-то поруки… а люди… что ж, людей и так не слишком мало в этом мире… а уж таких…»
— Ну, и куда мы теперь? — спросила Саша, одергивая вечным, женским жестом свою безрукавочку.
— Теперь мы, пожалуй, подадимся с тобой в Сибирь, — пригласил Мишель, — ты же там ни разу не была, и слышала про нее только всякие ужасы. Хочешь посмотреть, какая Сибирь на самом деле?
— Ты так шутишь? — от удивления глаза Александры сделались большими и круглыми, как у совы.
— Со своей самкой я не стал бы так жестоко шутить, — ласково ответил Мишель и потерся носом о шею девушки.
— Повтори, — напрягшимся голосом произнесла Саша, и Мишель мгновенно понял, чего она хочет услышать еще раз.
— Со своей самкой… вот так-то, Саша, получается…
Девушка уткнулась лицом в плечо Мишеля, и этот чисто человеческий жест почему-то на секунду растрогал его. Погладив Сашу по волосам мягким, успокаивающим движением, Мишель добавил:
— Вот только до поездки мне очень хочется пообщаться с сеньором Мироничем… и лучше бы прямо этой ночью…
8
…— Ох, Саша, ножки у тебя, конечно, симпатичные, да и на каблуках ты, как модель по подиуму, скачешь, — сказал, легко восстанавливая дыхание, Мишель, — но вот только сверкают ножки на весь город в такой темноте, а по цокоту тебя за версту слышно…
— Сам же велел сначала к этому Модильяни недоделанному идти, — спокойно огрызнулась Саша, — могли бы и ко мне заскочить, переоделась бы, бегать-то без каблуков все одно ловчее…
Ловчее или нет, Мишель не знал, не пробовал еще в своей жизни на женских шпильках бегать, но вот Саша на них носилась, как бы даже и не чувствуя двенадцати сантиметров. Мишель смотрел на ее бег и недоумевал, не веря своим глазам — как же можно так легко и непринужденно и на таких-то ходулях? А вот голые ноги Александры и в самом деле отсвечивали в ночи, привлекая совсем не нужное внимание, но идти к ней домой значило прямиком нарваться на засаду, в существовании которой Мишель не сомневался. И лезть в какой-нибудь из закрытых с наступлением вчера объявленного комендантского часа магазинов тоже означало рисковать без необходимости. Патрули по Городу бродили в изобилии. И иной раз постреливали непонятно зачем и по кому.
Одновременно заскочив из узкого переулка во внутренний дворик старинного, ветхого дома, Мишель и Саша остановились чуток перевести дыхание и осмотреться.
— Ну, и где тут твой «карандаш» проживает? — поинтересовался Арнич, оглядывая тихие и темные окна, выходящие в маленький дворик с четко видимым грибком детской площадки, сильным запахом мочи из-под входной арки и густыми зарослями сирени возле окон первого этажа.
— Такой же он мой, как и твой, — парировала Саша, вглядываясь в верхний ряд окон. — Вон, видишь окна под крышей, где свет совсем слабенький? Похоже, свечи горят, еще и музыка оттуда идет… Видать блядки у него…
— Грубая ты, Саша, как медведь под развесистой клюквой, — нарочито посетовал Мишель, — у людей, может, творческий порыв, раут какой, или прилет музы, а ты так вот в лоб «блядки»… Ну, ничего не поделаешь, пойдем и мы с тобой на эти блядки…
«Очень хорошо, если он там не один, а еще лучше, если пьяный или обкуренный, — подумал Мишель. — Вот подняли б мы его среди ночи с постели, попробовали поговорить, завтра бы весь Город об этом знал, а так — заглянули на огонек, поблядовали и дальше пошли. Он про Сашу завтра и не вспомнит: была, не была? а если и заходила, то с кем и насколько?».
В подъезде запашок был поядренее, чем в подворотне, добавляя к уличному еще и кислую капусту, и прогорклое масло, и жаренную когда-то на этом масле рыбу. И деревянная лестница скрипела угрожающе под ногами, будто готовая развалиться. Но — лестница удержалась, позволила спокойно добраться наверх. На последнем этаже располагалась только одна квартира-студия, прикрытая хорошей, крепкой, звукоизолирующей дверью, из-за которой музыка слышна была даже слабее, чем во дворе. Но это — снаружи, а внутри квартиры, похоже, музыка полностью перекрывала другие звуки, даже — звуки певучего электрического звонка.
