Джо Хилл - Страна Рождества
— Откуда вы знаете? — шепотом спросил Бинг. — Откуда вы знаете, что все это на самом деле случится? Вы… вы уверены?
Чарли Мэнкс задрал бровь.
— Есть только один способ это выяснить. Отойти в сторонку и оставить Лили на попечение своей матери. Может, проверим ее снова через несколько лет, посмотрим, сколько ее мать потребует с нас за то, чтобы с ней позабавиться. Может, она предложит нам нечто особенное — два по цене одного!
Лили пятилась всю дорогу до крыльца.
Изнутри снова донесся крик ее матери — голос у нее был хриплым, сердитым: Бинг Партридж нашел его очень похожим на голос пьяницы, мучимого похмельем. Скрежещущий, грубый голос:
— Лили! Сейчас же иди сюда или я скормлю твою яичницу чертовой собаке!
— Сука, — прошептал Бинг Партридж.
— Я склонен согласиться, Бинг, — сказал Мэнкс. — Когда дочь отправится со мной в Страну Рождества, мамашей тоже придется заняться. Вообще-то будет лучше, если мать и дочь исчезнут одновременно. Я бы предпочел не брать мисс Картер в Страну Рождества, но, может, ты найдешь ей какое-нибудь применение. Хотя мне в голову приходит только одно, для чего она действительно годится. Так или иначе, мне все равно. Они с матерью просто не должны больше видеться. А если учесть, что сотворит мамаша со своей дочерью, если не вмешиваться… что ж, я о ней не пролью ни слезинки!
Сердце у Бинга быстро и легко билось за грудиной. Во рту у него пересохло. Он нащупывал защелку дверцы, когда помогал Бинг. На мгновение грузовик закрыл землю и небо. Надпись «ВОСХОД: ДОСТАВКА» заполнила все поле зрения Бинга. Затем грузовик, погромыхивая, покатился дальше, волоча за собой петушиный хвост пыли, а Бинг сморщился от почти болезненно синего утреннего неба, неба без облаков и без границ, и прищурился, глядя, как проплывает за окнами дети по льду на КЛАДБИЩЕ ТОГО, ЧТО МОГЛО БЫ БЫТЬ.
— Куда ты собрался, Бинг? — спросил Чарли.
Бинг повернул на него дикий взгляд.
— Чего мы ждем? Пойдем туда. Пойдем прямо сейчас и спасем девочку!
— Нет, — сказал Чарли. — Не сейчас. Надо подготовиться. Наше время придет, и очень скоро.
Бинг смотрел на Чарли Мэнкса с удивлением… и определенной долей почтения.
— Да, — сказал Чарли Мэнкс. — Вот что, Бинг. Их матери могут поднимать ужасный шум, когда думают, что у них забирают дочерей, даже очень дурные матери, вроде мисс Картер.
Бинг кивнул.
— Как ты думаешь, ты смог бы раздобыть нам немного севофлурана у себя на работе? — сказал Мэнкс. — Может, тебе захочется прихватить с собой и пистолет с противогазом. Они пригодятся, я уверен.
Библиотекарша. 1991 г
Мать сказала ей, не смей выходить за порог, но Вик и не вышла, она бежала всю дорогу, борясь со слезами. Прежде чем выйти наружу, она услышала, как отец сказал Линде: «Ой, оставь, она и так неважно себя чувствует», из-за чего не стало лучше, только хуже. Она схватила свой велосипед за руль и побежала с ним, а на дальнем краю двора забросила на него ногу и погрузилась в прохладные, душистые тени леса Питтман-стрит.
Вик не думала, куда едет. Тело само знало, куда направляет «Роли» — вниз по крутому склону холма, заставляя его трястись по грунтовой колее у подножия со скоростью почти тридцать миль в час.
Она ехала к реке. Река была на месте. Равно как и мост.
На этот раз потерялась фотография, увеличенный черно-белый снимок пухлого мальчика в сомбреро, держащегося за руку молодой женщины в платье-польке в горошек. Свободной рукой женщина прижимала платье к бедрам: ветер так и старался подбросить подол. Тот же ветер набросил несколько прядей светлых волос на ее дерзкое, насмешливое, почти миловидное лицо. Мальчик целился в объектив игрушечным пистолетом. Этот пухлый маленький стрелок с пустыми глазами был Кристофером МакКуином семи лет от роду. Женщина была его матерью, и в то время, когда делалась эта фотография, она уже умирала от рака яичников, который положит конец ее жизни в неполные тридцать три. Фотография была единственной вещью, оставшейся у него на память о ней, и когда Вик спросила, можно ли взять ее в школу, на урок рисования, Линда была против. Крис МакКуин, однако, отменил запрет жены. Крис сказал: «Эй. Я хочу, чтобы Вик ее нарисовала. Ближе им никогда не пообщаться. Просто верни ее, Пацанка. Я не хочу забывать, как она выглядит».
В тринадцать лет Вик был звездой своего шестого класса на художественных занятиях у мистера Эллиса. Он выбрал ее акварель «Крытый мост» на ежегодную школьную выставку в Ратуше… где она оказалась единственной работой из 6-го класса среди собрания картин из 7-го и 8-го классов, качество которых варьировалось от плохого к худшему. (Плохое: бесчисленные изображения деформированных фруктов в искривленных вазах. Худшее: портрет прыгающего единорога с радугой, извергающейся у него из задницы, словно бы в приступе техниколорного метеоризма.) Когда «Хэверхиллские ведомости» поместили на третьей полосе отчет о выставке, угадайте, какой картиной они решили сопроводить статью? К счастью, не единорогом. Когда «Крытый мост» вернулся домой, отец Вик потратился на березовую рамку и повесил его на стену, где у Вик когда-то красовался плакат «Рыцаря дорог». Вик давным-давно избавилась от Хоффа. Хофф был неудачником, а гоночные автомобили были драндулетами, из которых вытекало масло. Она по нему не скучала.
Последним их заданием в этом году было «живое рисование», и им предложили поработать с какой-нибудь фотографией, имевшей для них особое значение. В кабинете отца Вик над письменным столом было место для картины, и Вик очень хотела, чтобы отец мог, поднимая голову, видеть свою мать — в цвете.
Теперь акварель была готова, а накануне прибыла домой — в последний день занятий, после того как Вик опустошила свой шкафчик. Конечна же, эта акварель не была так же хороша, как «Крытый мост», Вик все же думала, что уловила в женщине на фотографии намек на костлявые бедра под платьем, оттенок усталости и рассеянности в улыбке. Отец смотрел на нее долгое время с видом одновременно и довольным, и немного грустным. Когда Вик спросила, что он думает, он всего и сказал: «Ты улыбаешься совсем как она, Пацанка. Никогда раньше не замечал».
Акварель прибыла домой… но фотографии не было. Вик не знала, что ее нет, пока мать не начала спрашивать о ней в пятницу днем. Сначала Вик думала, что фотография у нее в ранце, потом — что она у нее в спальне. К вечеру пятницы, однако, Вик дошла до выворачивающего внутренности осознания того, что ее у нее нет и она не имеет никакого представления, когда в последний раз ее видела. Утром в субботу — в первый славный день летних каникул — мать Вик пришла к тому же выводу, решила, что снимок пропал навсегда, и в состоянии, близком к истерике, сказала, что фотография была намного ценнее любой дерьмовой мазни ученицы шестого класса. И тогда Вик задергалась и ей пришлось уйти, выйти, испугавшись, что в неподвижности она сама станет гораздо более истеричной: перенести подобное чувство она не могла.
