Виктор Точинов - Стая
Мельничук удивился было, затем проследил направление граевского взгляда, хмыкнул… Охотничий костюм стал несколько тесноват подполковнику, располневшему за последние годы, одна пуговица расстегнулась, — и Граев углядел-таки между камуфляжем и тельняшкой уголок пластиковой папки-конверта.
…Папка содержала в себе несколько десятков — никак не больше сотни — листов. В руки Граеву отдать ее подполковник не спешил, и сквозь пластик можно было разглядеть лишь верхний лист: судя по внешнему виду, некий официальный документ, распечатанный на принтере.
— Примерно половина здесь, — пояснил Мельничук, — рукописные излияния одного молодого человека, ныне покойного. Полтора года назад на адрес Чайковского, дом тридцать,[2] пришел ба-а-альшой такой конверт, а в нем — ро?ман. Ну, сам знаешь, как оно бывает…
Граев кивнул. Знал. Самому чего только читать не доводилось: и про живущих за стенкой инопланетян, и про агентов «Моссад», подмешивающих в водку радиоактивные изотопы, и про вылезающих по ночам из-под кровати страшных русских фашистов… Однако даже такая ерунда вылеживает в архиве три года, прежде чем отправиться в бумагорезку.
— Но этот молодой человек, — продолжал подполковник, — от прочих романистов отличался-таки. Я сюда пару-тройку документиков положил, ознакомься, — суровый был вьюнош, можно сказать — отмороженный. По самые по уши отмороженный. И над ро?маном его поразмыслить стоит, причем именно тебе.
— А вторая половина?
— Там кое-что по литерному делу, над которым оэрбэшники из четвертого отдела полгода работали. Впустую работали…
Он вновь замолчал.
Грев понял. Или ему показалось, что понял.
— Ты хочешь сказать, — медленно начал он, — что эту литерку прихлопнул тот же хрен в больших погонах, что и…
Мельничук перебил:
— Все, что я хотел сказать, — сказал. Гораздо больше, чем имел право сказать. Вопросов не надо. И намеков не надо.
Подполковник тяжело поднялся на ноги, проворчал, массируя бедро:
— Черт, сам не заметил, как отсидел… А бумажки эти… Ну, Граев, ты сам не маленький, чего уж объяснять…
— Прочитаю. Сожгу. Пепел размешаю в водке и выпью, — с каменным лицом пообещал Граев.
— Смешно. Ну, пойду я, пожалуй… Ты тут посиди еще минут десять, и выбирайся куда-нибудь туда… или туда… — Мельничук широким жестом очертил изрядный сектор от северо-запада до востока.
Граев тоже встал, пожал протянутую руку. Благодарить за принесенные материалы не стал, — не надо быть Вангой-провидицей, чтобы понять: у подполковника свой интерес, чем-то ему весьма мешает тот самый «хрен в больших погонах».
Мельничук вновь с хрустом вломился в заросли борщевика, и почти исчез в них, потом вдруг обернулся и сказал:
— Ты, Паша… Это… Постарайся живым остаться.
— Спасибо, Валера. Бог даст, свидимся.
Подполковник ушел, а Граев, выполняя его просьбу, не стал спешить — вновь уселся на траву, бегло просмотрел содержимое папки. И рукопись, и документы, — не в оригиналах, ксерокопии. Причем Мельничук перед копированием кое-что густо замазал черным маркером: фамилии некоторых сотрудников ГУВД, агентурные псевдонимы «источников», номера дел…
Грохнувший неподалеку выстрел заставил вздрогнуть. Но, похоже, это подполковник Мельничук всего лишь спугнул очередного из многочисленных здешних зайцев… И не удержался-таки.
2
Руслан всегда отличался чутким сном, а в последнее время у него выработалась привычка тотчас же просыпаться от любого постороннего звука, пусть бы и едва слышимого. Просыпаться и хвататься за пистолет.
Он мгновенно перешел от сна к бодрствованию и сейчас — хотя спросонья не понял ни характера разбудившего звука, ни направления, откуда он донесся… Но рука тут же скользнула под подушку. Вернее, под сложенный старый ватник, ее заменявший. Пальцы сомкнулись на рубчатой рукояти.
Тьма полная, абсолютная, всматриваться бесполезно…
Звук повторился — протяжный скрип. Достаточно громкий — а может быть, лишь показался таким напряженно вслушивающемуся Руслану.
Теперь можно было определить и направление: от противоположной стены, вернее, от врезанного в нее небольшого окошка… Руслан бесшумно сдвинул флажок предохранителя, направил ствол в ту сторону. И ждал, что произойдет дальше.
Не происходило ничего.
Ну и что там скрипело? Открываемая рама? Ерунда, окна в их хибарке примитивнейшие, и распахнуть их никакой возможности нет… Даже форточки не открываются — за полным отсутствием таковых. Разве что…
Он сел — осторожно-осторожно — ожидая, что сейчас раздастся предательский скрип растянутой сетки кровати. Она, конечно же, скрипнула, — но едва слышно. Руслан замер. От дальней стены не доносилось ничего. Из-за перегородки слышалось шумное дыхание Ростовцева.
Ложная тревога? Звуки издавало остывающее дерево, нагревшееся за день?
Глаза постепенно привыкали к темноте, и Руслан уже мог различить прямоугольник окошка на другой, ближней стене: не то чтобы более светлый, скорее чуть менее темный…
А того окна, от которого донесся подозрительный звук, Руслан не видел… Он соскользнул с кровати — сетка вновь предательски скрипнула — неслышно сместился в сторону, вытянув руку с пистолетом и отчаянно сожалея об отсутствии прибора ночного видения.
Теперь понятно, что его разбудило: кто-то тихо и аккуратно подцепил раму гвоздодером или монтировкой, — и выставил. Но совсем бесшумно не получилось.
Затем Руслан увидел и второе окно, — кто-то, только что перекрывавший снаружи оконный проем, теперь отодвинулся, отошел совершенно неслышно…
Подхватив ватник, служивший ему подушкой, Руслан двинулся к двери, осторожно, не лязгнув, отодвинул засов — с неприятным чувством, что именно этого от него ожидают. Постарался сыграть неожиданно: присел на корточки чуть в стороне от двери, резко толкнул ее. Тут же швырнул ватник наружу, вправо, — а сам низом, перекатом, метнулся влево.
Выстрелы не прозвучали. Никто, купившись на обманку, не открыл огонь по безвинному ватнику. Никто, разгадав нехитрый трюк, не попытался всадить пулю в Руслана. Тишина.
Он тотчас же, вторым перекатом, ушел за угол дома, поднялся на ноги. Напряженно всматривался в ночь… И, кажется, кое-что разглядел.
Два пятна, светящихся в темноте, — совсем рядом друг от друга. Что за чертовщина… Неужели…
И тут прозвучал смех. Странный. Страшный. Нелюдской.
Руслан медленно поднял пистолет, направил на светящиеся пятна… Рука подрагивала — он удивился, и разозлился сам на себя.
