Дэвид Зельцер - Омен. Знамение.
– Его имя не Тассоне?
– Видите ли, я не совсем уверен. Я разыскиваю пропавшего родственника. Понимаете, моя мать и ее брат были разлучены еще в детстве, и он поменял фамилию. Моя мать сейчас при смерти и хочет его разыскать. Мы не знаем его фамилии, у нас есть только внешние приметы. Мы знаем, что он очень маленький, как и моя мать, и что он стал священником. Один мой знакомый увидел, как из посольства примерно неделю назад выходил священник. Приятель утверждал, что тот священник был очень похож на мою мать.
– Здесь был один священник, – сказала секретарша. – Он сказал, что приехал из Рима, и его звали, по-моему, Тассоне.
– Вы знаете, где он живет?
– Нет.
– У него было дело к послу?
– Похоже, что так.
– Может быть, посол знает, где он живет?
– Не думаю. Вряд ли.
– Можно будет его спросить?
– Да, я спрошу.
– А когда?
– Попозже.
– Моя мать очень больна. Она сейчас в госпитале, и я боюсь, что дорога каждая минута.
В кабинете Торна зазвенел сигнал селектора. Голос секретарши осведомился, не знает ли он, как найти священника, который приходил к нему две недели назад. Торн похолодел.
– Кто об этом спрашивает?
– Какой-то человек, который утверждает, что вы разбили его фотокамеру. Он считает, что священник – его родственник.
Помолчав секунду, Торн произнес:
– Попросите его зайти ко мне.
Дженнингс сразу же отыскал кабинет Торна. Все вокруг было обставлено в современном стиле. Кабинет находился в конце длинного коридора, по обеим сторонам которого были развешаны портреты всех американских послов в Лондоне. Проходя мимо них, Дженнингс с удивлением узнал, что Джон Квинси Адамс и Джеймс Монро занимали этот пост, прежде чем стали президентами США. Неплохое начало карьеры! Может быть, старина Торн волею судеб тоже станет великим.
– Входите, – улыбнулся Торн, когда репортер открыл дверь в кабинет. – Садитесь.
– Извините, что я врываюсь…
– Ничего.
За все годы работы в амплуа фотоохотника Дженнингс впервые находился так близко от своей жертвы. Попасть сюда оказалось проще, чем он думал. Теперь же его трясло: дрожали колени, учащенно колотилось сердце. Возбуждение было так велико, что почти граничило с сексуальным.
– Мне бы хотелось еще раз принести свои извинения за разбитую камеру, – сказал Торн.
– Она все равно была старая.
– Я хочу возместить вам убытки.
– Нет, нет…
– Мне бы очень хотелось. И вы должны мне в этом помочь.
Дженнингс пожал плечами и кивнул.
– Скажите, какая камера самая лучшая, и вам ее доставят.
– Ну… Вы очень великодушны.
– Просто назовите мне самую лучшую.
– Немецкого производства. «Пентафлекс-300».
– Договорились. Скажите моему секретарю, где вас можно найти.
Торн изучал репортера, рассматривал каждую мелочь, от разных носков на ногах до ниток, свисающих с воротника куртки. Дженнингсу нравилось вызывающе одеваться. Он знал, что его внешность ставит людей в тупик. В каком-то извращенном смысле это давало ему нужные зацепки в работе.
– Я видел вас на собрании, – сказал Торн.
– Я всегда стараюсь быть в нужном месте и вовремя.
– Вы очень усердны.
– Спасибо.
Торн встал из-за стола, подошел к бару и откупорил бутылку бренди. Дженнингс наблюдал, как он разливает напиток, потом взял предложенный стакан.
– Вы отлично разговаривали с тем парнем вчера вечером, – сказал Дженнингс.
– Вы так считаете?
– Да.
– А я не уверен.
Они тянули время, и оба это чувствовали, ожидая, что собеседник первый приступит к делу.
– Я с ним согласен, – добавил Торн. – Очень скоро газеты назовут меня коммунистом.
– Ну, вы же знаете цену прессе.
– Да.
– Им тоже надо на что-то жить.
– Верно.
Они пили бренди маленькими глотками. Торн подошел к окну и, выглянув в него, спросил:
– Вы ищете родственника?
– Да, сэр.
– Это священник по имени Тассоне?
– Он священник, но я не уверен в точности имени. Он брат моей матери. Они были с детства разлучены.
Торн взглянул на Дженнингса, и репортер почувствовал в его взгляде разочарование.
– Итак, вы его, собственно, не знаете? – спросил посол.
– Нет, сэр. Я просто пытаюсь его найти.
Торн нахмурился и опустился на стул.
– Можно спросить?.. – начал Дженнингс. – Если бы я знал, какое у него к вам было дело, я смог бы…
– Это была просьба насчет одного госпиталя. Он просил… пожертвование.
– Какого госпиталя?
– В Риме. Я точно не помню.
– Он не оставил вам свой адрес?
– Нет. Видите ли, я сам немного этика расстроен, так как обещал послать чек и теперь не знаю, куда именно.
Дженнингс кивнул:
– Выходит, мы с вами идем по одному следу.
– Видимо, да, – ответил Торн.
– Он просто пришел и ушел?
– Да.
– И больше вы его не видели?
Лицо Торна напряглось. Дженнингс заметил это и решил, что посол скрывает что-то.
– Больше нет.
– Я подумал… может быть, он бывал на ваших выступлениях?
Взгляды их встретились, и Торн понял, что с ним ведут какую-то игру.
– Как вас зовут? – спросил он.
– Дженнингс. Габер Дженнингс.
– Мистер Дженнингс…
– Габер.
– Габер. – Торн изучал его лицо, потом отвел глаза и снова глянул в окно. – Мне тоже очень важно найти этого человека. Этого священника, который был здесь. Мне кажется, я был с ним резок, и мне хотелось бы извиниться.
– В каком смысле резок?
– Я довольно грубо его выпроводил, даже не выслушав, что он хотел сказать мне.
– Я уверен, что он привык к атому. Когда приходится просить о пожертвованиях…
– Я хотел бы разыскать его. Для меня это очень важно.
Посмотрев на Торна, можно было легко убедиться, что это действительно так. Дженнингс понял, что он на верном пути, но не знал, куда этот путь его приведет. Все, что он сейчас мог, – это играть в открытую.
– Если я его найду, дам вам знать, – сказал он.
– Будьте так добры.
– Разумеется.
Торн кивнул. Дженнингс поднялся, подошел к Торну и пожал ему руку.
– Вы чем-то взволнованы, мистер посол? Надеюсь, мир не собирается взорваться?
– О нет, – улыбнувшись, ответил Торн.
– Я ваш поклонник. Поэтому и преследую вас.
– Спасибо.
Дженнингс направился к двери, но Торн остановил его.
– Мистер Дженнингс?
– Да, сэр.
– Я хотел бы знать… вы ведь никогда не видели этого священника?
– Нет.
– Вы сказали, что он мог быть на моих выступлениях. Я подумал, что, возможно…
– Что?
– Да нет… Это неважно.
– Можно, я как-нибудь сделаю ваши фотографии дома? – попросил вдруг Дженнингс. – Так сказать, в кругу семьи?
– Сейчас не самое лучшее время для этого.
