Ким Ньюман - Вампирские архивы: Книга 1. Дети ночи
28 апреля. Отмена моих лекций привела также к тому, что у нее не стало способа докучать мне, и потому я провел два дня в блаженном покое. В конечном счете, причин отчаиваться нет. Сочувствие изливается на меня со всех сторон, и все сходятся во мнении, что моя нервная система пострадала из-за усердия в науке и горячего увлечения исследованиями. Я получил весьма любезное письмо от университетского совета, где выражается уверенность, что я вновь готов приступить к своим обязанностям в начале следующего семестра, а пока могу съездить попутешествовать за границу. Мне особенно польстили их упоминания о моей карьере и о вкладе в деятельность университета. Только когда приходит беда, узнаешь меру собственной популярности. Это чудовище способно истощить силы, мучая меня, и тогда все еще может наладиться. Дай бог, чтобы так и стало!
29 апреля. В нашем сонном городишке произошла сенсация. До сих пор здесь знали лишь один вид преступлений: когда какой-нибудь буйный во хмелю выпускник разобьет несколько фонарей или подерется с полицейским. Однако прошлой ночью была совершена попытка взломать дверь в отделении Английского банка, и теперь мы все взволнованы.
Паркинсон, управляющий этим отделением, — мой добрый приятель; наведавшись к нему после завтрака, я застал его в сильном возбуждении. Но если бы воры проникли в помещение бухгалтерии, им пришлось бы еще иметь дело с сейфами, так что оборона была значительно прочнее, чем сила нападающих. И в самом деле, не похоже, чтобы они сильно старались. На рамах двух окон нижнего этажа видны следы, как если бы кто-то пытался открыть их, подсунув стамеску или другой подобный инструмент. У полиции есть в руках надежный ключ к разгадке: рамы покрасили в зеленый цвет всего лишь день назад, и, судя по тому, как смазана краска, часть ее, очевидно, попала на руки или одежду преступника.
4.30 пополудни. О, эта проклятая тварь! Трижды проклятая! Ну ничего! Она не одолеет меня! Нет, я не поддамся! Но она — сущий дьявол! Она лишила меня профессорского звания. Теперь намерена лишить чести. Неужели я ничего не могу с нею поделать, кроме… О нет, как ни тяжело мне приходится, я не позволю себе думать об этом!
Примерно час назад я зашел в спальню и причесывался перед зеркалом, когда вдруг в глаза мне бросилась подробность, от которой мне стало до предела тошно и тяжко; я опустился на край кровати и заплакал. Много лет прошло с тех пор, как я был способен лить слезы, но мои нервы сдали совсем, и я не мог не разрыдаться от бессильного гнева и горя. На крючке у гардероба висела моя домашняя куртка, которую я ношу после обеда, и правый рукав ее был густо вымазан от манжета до локтя зеленой краской.
Вот, значит, что она подразумевала, говоря «закрутить винт потуже»! Она выставила меня идиотом в глазах общества. Теперь она планирует заклеймить меня как преступника. На этот раз у нее не получилось. Но ведь будут и следующие попытки? Я не в силах подумать об этом… и об Агате, и о моей бедной старой матушке! Лучше бы я умер! Да, винт завернули потуже. И видимо, именно это она имела в виду, когда говорила, будто я еще не постиг всей силы ее власти надо мной. Я просмотрел запись нашего разговора и теперь вижу: она не голословно утверждала, что при более сильном напряжении воли может заставить человека действовать бессознательно. Вчера ночью я не осознавал своих действий. Крепко спал в постели и даже снов не видел, клянусь! И тем не менее эти пятна свидетельствуют, что я оделся, вышел, попытался вскрыть окна банка и вернулся домой. Был ли я кем-то замечен? Мог ли кто-то увидеть меня за этим занятием и проследить до самого дома? Ах, моя жизнь превратилась в ад! Я лишен покоя, отдыха. Но мое терпение подходит к концу.
10 вечера. Отчистил куртку терпентином. Не думаю, чтобы кто-то мог меня видеть. Следы на рамах оставила моя отвертка. Я нашел ее, вымазанную краской, и отчистил тоже. Голова болит так, словно вот-вот лопнет, пришлось принять пять гран антипирина. Если бы не Агата, я предпочел бы принять пятьдесят и покончить с этим.
3 мая. Три спокойных дня. Это адское создание играет со мною, как кошка с мышью. Она отпускает когти лишь затем, чтобы еще больнее ударить. Я теперь особенно боюсь, когда все спокойно. Физическое состояние мое плачевно: постоянная икота и подергивание левого века.
Я узнал, что Мардены возвращаются послезавтра. Не скажу, радует это меня или печалит. В Лондоне они были в безопасности. Здесь их может затянуть та же страшная паутина, в которой барахтаюсь я сам. И мне придется открыть им все. Я не должен жениться на Агате, пока знаю, что не способен отвечать за свои поступки. Да, нужно поговорить с ними, даже если после этого между нами все кончится.
Сегодня вечером — университетский бал, и мне стоит там побывать. Видит бог, никогда я не испытывал большего нежелания развлекаться, но не могу допустить, чтобы потом сказали, будто я не в силах появиться на публике. Если меня там увидят и я переговорю кое с кем из университетского руководства, это поможет им убедиться, что было бы несправедливо лишать меня кафедры.
10 вечера. Вернулся с бала. Мы пошли туда вдвоем с Чарльзом Сэдлером, но ушел я, не дожидаясь его. Мы условились, впрочем, что он зайдет ко мне, поскольку, честно говоря, в последнее время я боюсь ложиться спать. Он жизнерадостный, практичный малый, и, поболтав с ним, я укреплю свои нервы. В целом вечер прошел очень успешно. Я поговорил со всеми влиятельными лицами и, думаю, сумел убедить их, что моя кафедра не может пока считаться вакантной. Мерзкая женщина тоже была на балу — конечно, не танцевала, но сидела с миссис Уилсон. То и дело глаза ее останавливались на мне. Ее взгляд — последнее, что я заметил, покидая зал. Один раз, присев неподалеку, я понаблюдал за нею и заметил, что она следит за кем-то другим. Это был Сэдлер, он танцевал со средней мисс Терстон. Судя по выражению лица дьяволицы, ему повезло, что он не попался в ее ловушку, как я. Он не знает, какой беды избежал. Кажется, я слышу его шаги на улице. Спущусь и открою ему дверь. Если он согласится…
4 мая. Почему вчера вечером я оборвал запись на полуслове? И к входной двери так и не спустился — по меньшей мере не помню, чтобы спускался. Но не помню и как ложился в постель. Утром я обнаружил, что одна рука у меня сильно распухла, и все же не припоминаю, как повредил ее вчера. С другой стороны, я чувствую себя намного лучше после вчерашнего праздника. Только не пойму, как могло получиться, что я не встретился с Чарльзом Сэдлером, хотя так хотел этого. Возможно ли… господи, возможно и даже очень вероятно! Неужели она заставила меня снова плясать под свою дьявольскую дудку? Пойду к Сэдлеру и расспрошу его.
