Роман Лерони - Багряный лес
Он обернулся в сторону Виорики. И к своему ужасу увидел, как женщина, которую еще совсем недавно он любил, задрожала, и ее лицо, перекошенное в гримасе ужаса, стало оплывать, втягиваться в себя — внутрь себя, как густая жидкость, вращаясь в коническом объеме воронки, втекает в отверстие. Это происходило со всем телом девушки, и скоро от него остался только контур, внутри наполненный ледяной и бездонной чернотой, щедро усыпанной близкими и безликими звездами. От внезапности увиденного, от ужаса происходящего находясь на грани безумия, Саша стал пятиться назад, споткнулся и упал навзничь. Черный бездонный профиль женщины двинулся к нему, зияя пропастью до самого дна мира, пялясь тоской вечного пути.
Лерко закричал, однако так и не слыша своего голоса, который утонул в набате колоколов на церквушке без крестов на куполах. Он потерял сознание, так и не успев этого заметить…
Он пришел в себя сразу, как его сознание определило, что вдыхаемый воздух до предела насыщен испарениями нашатырного спирта. Саша сразу вскочил на кровати и затряс головой, таким образом стараясь стряхнуть неприятное ощущение тяжести в голове. Он открыл слезящиеся от резкого запаха глаза и увидел, что лежит в хате Анны, на той же самой кровати, на которой проснулся утром. Рядом сидела Анна, держа в руках тампон и небольшую бутылочку.
— Как ты себя чувствуешь? — спросила она.
— Так, словно мне пришлось сразиться с целым легионом демонов… А разве нельзя было обойтись не этой дрянью, — он указал на предметы в ее руках, — а, колдовством, например? После этого запаха у меня становится отвратительным настроение.
Она улыбнулась и пошла к шкафчику, чтобы поставить бутылочку на место. Он же невольно залюбовался ее грацией. На Анне была темно-синяя длинная юбка, украшенная по краям великолепной вышивкой гладью, подпоясанная красным поясом, новая и свежая белая сорочка, красивый платок на голове и красные сапожки. Она выглядела парадно, словно собиралась на выступление Национального хора Украины, участником которого была.
Когда она, проверяя складки на своей одежде, провела руками от талии до низа ягодиц, стоя спиной к своему гостю, тот поспешил отвести глаза в сторону, боясь по появившимся от этого движения формам добавить своим воображением все остальные подробности женского тела.
— Что это было? — спросил он, имея в виду тот самый звон, который заставил его потерять сознание. — Я о таком раньше не слышал.
— Я думала, что ты уже привык к тому, что не всему стоит удивляться.
— Но это же!..
Он вскочил с кровати, собираясь подойти к ней, но тут же осторожно опустился обратно — сильно закружилась голова, надо было еще немного повременить с подобными порывами, пока не наберешься сил.
— Это звонил церковный колокол.
— Церковный колокол?! — искренне изумился он. — Церковь здесь?!
Она подошла к окну и посмотрела в него, просто так. Он видел ее профиль, и смог заметить, как тонко коснулась ее губ снисходительная улыбка.
— Я ничего не буду тебе доказывать, — произнесла она. — Скоро все увидишь сам. Мне поручено тебя подготовить. Нам надо поторопиться. Времени очень мало. Прибыл хозяин, и он требует тебя к себе.
Анна медленно подошла к нему и стала расстегивать на нем рубашку. Он смотрел на это все с изумлением, но не мог решиться, чтобы возмутиться этой бесцеремонности, оттолкнуть ее руки от себя. Она была так близко от него, что он легко читал под тканью сорочки контуры ее очаровательной груди, точеные и твердые, как подсказывало ему разыгравшееся воображение, соски. Запах ее тела, натуральный, не перебитый искусственными ароматами парфюмерии, какой-то молочный и пряный, при вдохе наполнял сердце трепетом. Ее руки осторожными движениями расстегивали пуговицу за пуговицей на его рубашке. Совершенно не понимая, что он делает, Александр протянул руки к ее поясу, к ее туго спеленатой красной тканью талии, чтобы освободить ее тело из плена одежды. Подсознанием он понимал, что она ждет этого, но она медленно отступила от него на шаг и произнесла мягким, и в то же время каким-то отчужденным голосом:
— Нет. Не мешай мне.
Его руки так и застыли протянутыми к ней. Анна расстегнула манжеты на его рубашке, и через мгновение он был раздет по пояс, впитывая кожей прохладный воздух притихшей светлицы.
Анна присела у его ног и стала снимать обувь, потом сняла с него брюки и плавки, и, когда он остался сидеть полностью обнаженным, она стала гладить руками его грудь, прикрыв от наслаждения свои волшебные глаза. Ее руки были приятно и ласково прохладными, а их прикосновения необычайно нежными. От этой ласки, как ему показалось, всё пространство вокруг них наполнилось музыкой, которую могли слышать только влюбленные, аккомпанируя ей возбужденным стуком своих сердец.
Она отошла от него, стала в середине комнаты и стала также неторопливо снимать с себя одежду. Словно в замедленном кино, к ее ногам падал пояс, юбка, были стянуты сапоги. Анна осталась в одной белоснежной длинной сорочке.
— Иди ко мне, — протянула она к нему руки.
Саша, не чувствуя ног, встал с кровати и пошел, словно притягиваемый магнитом ее рук. Он шел до тех пор, пока ему не показалось, что всего в несколько шагов ему удалось преодолеть вечность, и наградой за этот нелегкий путь была прохлада и ласка ее рук.
— Стой здесь, — прошептала она. — Закрой глаза и подними вверх руки. Не бойся ничего. Будь спокоен, если произойдет что-то необычное. Так надо.
Он закрыл глаза, безропотно подчиняясь силе ее чарующего голоса, уверенности ее слов, присутствию ее рук на своем теле. Они ласкали его, пьянили, и как только он закрыл глаза и поднял руки, так почувствовал, как мягко проваливается куда-то в теплую и ласковую глубину. Это ощущение можно было сравнить с тем, которое обычно принимается за предчувствие счастья: когда его еще нет, но уже есть радость и легкость, которые заставляют душу соединиться с сердцем и замереть до того самого мгновения, когда, наконец, будет достигнуто главное и важное, то, к чему так долго стремился…
Его падение было необыкновенным. Саша чувствовал, что стоит на тверди, но в то же время отчетливо ощущал, как воздух, сначала пушистым, едва ощутимым касанием омывал его тело, но с каждым мгновением его струи становились более упругими и реально ощутимыми. Он продолжал падать, стоя на чем-то твердом, с улыбкой слушая свист теплого воздуха в ушах и боясь пошевелиться, чтобы не отстраниться от прохлады женских ладоней, которые по-прежнему были на его груди. Он боялся открыть глаза, чтобы не разочароваться, когда увидит обыкновенную, непременно обыкновенную после такого сказочного полета, светлицу.
