Эвелин Беркман - Случайный спутник
Так Марта сидела на солнцепеке и наслаждалась бы прикосновением к заботам стародавних времен, не мучь ее при этом угрызения совести. Наконец она решительно встала: надо вернуть книгу на полку и взять фонарь. Подумав, вынула ключи из скважины и подсунула связку под дверь. Теперь ее нельзя будет захлопнуть быстро и без шума, а тем временем она как раз обернется. Сбегала наверх и обратно. Ключи лежали, как она их оставила. Пусть! Уж лучше быть трусихой, чем замурованной заживо. Закрыв, не без усилия, дверь и заперев ее, Марта снова направилась к дворцу. Необходимо, не тратя времени зря, найти церковь и гробницу принцессы.
Взойдя на террасу и с сомнением оглядевшись, она заключила, что есть только один метод найти искомое: осматривать, одну за другой, каждую тропку или дорожку, которая попадется ей на пути. Церковь не может отстоять слишком далеко от дворца. Во всяком случае, она на это очень надеется.
В конце концов Марта нашла ее, внезапно и без особых хлопот. Третья лее из обследованных дорожек вывела на кладбищенского вида аллею, обсаженную древними плакучими ивами. По обеим сторонам церкви стояли мраморные обелиски. Здание было овальным, мрачным, унылым, новее, чем она ожидала, примерно двадцатых годов восемнадцатого века. Всерьез этим озадаченная, Марта даже подумала, что, возможно, где-то в другом месте стоит еще один, более ранний храм, там и покоится принцесса. Но, обойдя церковь, облегченно вздохнула. Постройка оказалась все-таки очень старой. Видимо, вскоре после смерти принцессы кто-то разрушил оригинальный фасад и соорудил другой, по образцу венской церкви Капуцинок, с такими же овальными окнами в резных каменных рамах: тот же стиль, но совершенно безжизненный. Да, эта церковь вполне может быть последним пристанищем Шарлотты. Потемневшая от времени двустворчатая дверь, заключенная в двойную арку, выглядела массивной и несдвигаемой. Марта снова стала перебирать ключи в своей связке. Нужный отыскался легко, по головке, выполненной в виде оленьей морды с крестом между рогами. В замочную скважину он вошел довольно легко, повернулся же неохотно, но все-таки повернулся. Марта толкнула дверь. Безуспешно. Тогда она всем весом налегла на правую створку, и та неожиданно подалась. Дверь распахнулась. Марта буквально влетела внутрь. И прежде всего, прежде даже, чем отметить острый холод запустения, она вынула из двери ключи. Никто не сможет запереть ее в церкви, по крайней мере, пока она цепляется за это проволочное кольцо. Только потом она огляделась.
Она стояла в квадратном парадном площадью примерно в шесть футов, перед красивой, двустворчатой дверью, наглухо закрашенной черным, без замочной скважины, ручки или задвижки. Надавила рукой на створку, и та, осевшая в петлях, тяжело двинулась, скребя по полу. Не торопясь переступать порог, Марта подождала, пока погаснут в глазах яркие острия слепоты, вызванные переходом из света в тьму, но сразу, даже еще не привыкнув к сумраку, поняла, что в этой распахнувшейся перед ней ледяной высоте что-то не так.
Когда она наконец вошла внутрь, это первое впечатление подтвердилось: с церковью произошло нечто чрезвычайно странное. Где характерные особенности стиля, пусть даже поврежденные временем? Где цветное стекло витражей, позолота и роскошные украшения? Где геральдика, бархат и бахрома, где орнаменты и резьба на передних скамьях? Просторное овальное помещение все, включая своды, было выкрашено в землистый цвет, унылый до невозможности; казалось, ты находишься в каком-то гигантском склепе. Здесь должен быть расписной потолок и позолоченные трубы органа. Но где орган и где сам алтарь? И где же крест? Пристальный взгляд не находил ни единого символа христианства. Церковь была ободрана донага, ее росписи замазаны, и не недавно, а века назад. Кто же так постарался уничтожить всю прелесть и привнести угрюмость взамен?
Перед Мартой простирались два ряда простых скамей в мохнатом покрове пыли, разделенные каменным проходом. В глубине, по обеим сторонам алтарного места высились два простых надгробия, увенчанных скульптурными группами меньше, чем в человеческий рост. В более ранние времена усопших; как правило, ваяли в лежачем положении, эти же стояли. Наугад она прошла к одной из гробниц и оказалась перед сиятельной парой: мужчиной ростом около пяти футов, с левой рукой на эфесе шпаги, и женщиной. Скульптура была из бронзы, а не из мрамора, с любопытством отметила Марта, и в чудесной сохранности. В ногах каждой статуи располагалась небольшая колонна с эпитафией, выбитой по мрамору. И хотя Марту интересовала в первую очередь принцесса, лицо мужчины было таким поразительно отталкивающим, что не отпускало ее. Он был хорошо сложен, строен, одет в панцирь с орденской лентой и поясом, но в целом его облик производил очень суровое впечатление, усугублявшееся широким отложным, по пуританской моде, воротником. Жестокое, сухое лицо с острыми скулами, впалыми щеками и выпяченным подбородком; поджатые узкие губы, небольшие, близко поставленные к тонкому хрящеватому носу глаза. Волосы длиной всего лишь по уши, прямая челка. Марта хорошо знала, что в условия заказа на изготовление надгробных статуй обязательно входил пункт, согласно которому известный живописец должен был удостоверить сходство скульптуры с оригиналом, прежде чем семья примет законченное надгробие. Поэтому вряд ли стоило сомневаться в том, что живший двести лет назад герцог был очень похож на свое изваяние — то самое, перед которым сейчас стояла Марта, исполненное такой свирепой жестокости, такого фанатизма, что мурашки по коже. С этим человеком, несомненно, было опасно ссориться, и не дай Бог было его обидеть. Она взглянула на эпитафию и прочла то, что уже ожидала прочесть:
Виктор Карл-Эммануил Отто Луи Вилльям
1670–1732
Герцог Восточной Франконии
Итак, это был тот самый принц Виктор, пожилой муж юной принцессы, уже после ее смерти унаследовавший трон отца. Вид его объяснял многое в трагедии, которую была призвана проследить Марта. Человек холодный, не способный прощать, он не остановился бы ни перед чем, лишь бы отомстить за уязвленную гордость.
Марта принялась разбирать эпитафию и сразу же поразилась неуклюжей латыни. В те дни любой мало-мальски образованный человек мог накропать вполне сносную надгробную надпись себе или своему приятелю; можно было также попросить об этом священника или пастора. Но кто бы ни оказался автором этого опуса, он исковеркал звонкий язык так, что только руками развести.
Читатель! Ты стоишь перед прахом человека, прославившегося на века по причине своего достойного поведения как на войне, так и в миру.
