Елена Усачева - Дом забытых кошмаров
Смиля поглядела на довольную физиономию Генриха. В принципе он мог. Его идиотский слог. Но подделать почерк? Да и зачем нарываться? Стоит Смиле пожаловаться Эрику… Нет, лучше Матвею. О! Защитников – легион!
А Гера стоял, ждал похвал, фанфар, хвалебных отзывов, бурных изъявлений чувств – короче, надеялся на что-то.
– Ну, супер, – выдавила из себя Смиля. – Дальше что?
– Встречаться давай. Я согласен.
– А мне уже Янус встречаться предложил.
На Геру посмотрела исподлобья. Вроде в драку кидаться не спешил.
– Ну и что. Ты же его послала? Чего сегодня делаешь-то?
Смиля еще немного отпила из пакета. Прислушалась к себе. Как дает о себе знать отравление ядовитыми газами? С глюками она уже разобралась. А в организме что? Головокружение? Бурчит в животе? Учащенное сердцебиение?
И тут она вдруг вспомнила про блюдце.
Сунув пакет в руки Геры, полезла под стол.
– Это ты чего? – забеспокоился кавалер.
– Знаешь, – забормотала она из своего «подземелья», – ты пока иди, я тебе позвоню.
Молока не было. Она вертела в руке тарелочку, надеясь найти трещинку, через которую все вытекло. Потрогала пол. Чисто. Сухо. И в блюдечке – сухо. Смиля сдержалась, чтобы не лизнуть, проверить, а было ли молоко. Вдруг молоко ей тоже показалось, как и письмо. Замкнутое пространство стало давить, и она вылезла из-под стола. Отобрала у Ворона пакет, отпила. Если молоко в комнате, значит, и Эрик его в блюдце наливал. Связь прямая, но бездоказательная.
– Ты чего такая?
– Какая? – Смиля потрогала лицо. Все ли на месте? Вроде бы все. Заметных сдвигов не отмечалось.
– Чудная. Я тебя спрашиваю, что делать сегодня будем, а ты под стол.
Гера был спокоен. Даже улыбался. Может, ему в лоб дать, улыбаться перестанет.
– Как ты считаешь, куда могло деться молоко? – Смиля повертела перед собой блюдечком.
– Судя по тому, какая у тебя жажда, – выпила.
– Я? – Молоко из Смили запросилось обратно. Она поджала губы, не пуская его, и тяжело засопела. – Так, хорошо. А тебе чего?
В лице Геры появилось сомнение, что он вообще пришел по адресу. Но тут губы его расплылись в довольной улыбке.
– Ты чего! Я как твою записку прочитал, сразу все понял, и, смотри, что тебе принес.
Он долго копался в карманах, словно у него там были залежи царя Соломона. Роняя бумажки, железки и бутылочные пробки, Гера, наконец, вытащил кулак и явил на свет… небольшую фигурку птички. Прозрачный янтарь запотел на ладони. Птичка тянула длинную шею, задирая клюв. Цапля. Вон какие ноги длинные.
– Это у тебя чего? – спросила Смиля, отмечая, что сегодня какой-то ненормальный день на находки.
– Аист, – сообщил Гера, как будто и без уточнения было не понятно.
– А дальше?
– Тебе, – цедил слова Гера.
– Откуда?
– Клад нашел.
На несколько секунд Смиля забыла, как дышать, но организм напомнил ей об этом, заставив закашляться.
– Где нашел? – хрипло спросила она.
– В Доме! Я же тебе говорил: второй лев от третьего заката.
– Там нет львов.
– Значит, тигр.
– Ну что ты темнишь! – бросилась на него с кулаками Смиля. – Говори толком! Что за клад? Где? Янус знает?
– Янусу знать не положено. Мы поссорились. Он начал гнуть, что самый-самый, ну, я его и послал. Скелет тоже прошелся на тему, кто тут главный… Короче, разбежались мы в разные стороны. Я уже почти до Тельмана дошел, а потом подумал – какого черта я буду кого-то слушать. Если им так хочется, пускай бегут, куда глаза глядят. Вот я и вернулся. Там покопался, сям, в подвал залез. Там не видно ни черта. Я чуть башку не сломал. Вот тогда-то я на этот кирпич и налетел. Эти лопухи вчера искали на улице, а клад-то внутри дома был. Кирпичик отодвинул, а там кладка. Я руку засунул, фигурку нашел. Монеты. Надо сегодня с фонарем идти и мешком. Я уверен, там много чего найти можно!
Щенок проснулся окончательно. Носился, лаял, впивался ногтями в душу.
– Не ходил бы ты туда, – посоветовала Смиля, борясь с желанием растереть грудь, надавить на нее посильнее, чтобы выгнать непрошеную тревогу. Что он там прыгает? Чего добивается? Чтобы его выгнали? За ушко и на солнышко?
– И ты туда же? – обиделся Гера. Светящаяся радость, которая била от него во все стороны, когда он только появился, исчезла. Он заметно скис и загрустил. О записке забыл, она так и валялась на столе. – Сначала Эрик все мозги полоскал. Матвей тоже пальцы гнул. Теперь – ты. Зачем записку писала, раз тебе все равно?
– Ладно, уговорил, мне не все равно! – заторопилась Смиля – уж больно у Генриха вид был побитый.
– Понял я все… понял…
Он уходил. Медленно повернулся к двери, растерянно постоял секундочку, на мгновение придя в себя, наклонился, поднимая выпавшие из кармана бумажки и железяки.
– Отдай! – Отобрал фигурку и скрылся в коридоре.
Как будто гнал кто.
Когда Смиля выбралась из комнаты, колокольчик еще слабо позванивал потревоженными трубочками, сообщая о чьем-то стремительном уходе.
Смиля поморщилась. В голову ни одна мысль не шла. Зато в руке она все еще держала тарелочку. Без молока.
«Словно кто гнал…» – вспомнила она свою недавнюю мысль. Ахнула, прижимая блюдце к груди.
А кто гнал? Да понятно, кто гнал. Тот, кто выпил молоко и заморочил всем голову. И Ворон, и Янус весьма бодрые входили в дом и совершенно чумные выходили. И если двое уже были… то, как гласит народная мудрость…
Кинулась в свою комнату, выглянула в окно. Так и есть. Шагает. Чеканит шаг. Довольный такой. Красивый. Светлые волосы развеваются на ветру.
На секунду Смиля зависла на подоконнике. Признание в любви от Матвея – что может быть заманчивей. Но сейчас этого не хотелось. Хотелось понять, что происходит.
– Мама! Закрой за мной окно! – крикнула Смиля в коридор, перекинула ноги через подоконник и нырнула в кусты шиповника. Не очень мягко. Не очень приятно. Трещат еще, заразы! И она вся такая – в тапочках и с тарелкой в руках… Вроде как погулять вышла.
Матвей скрылся за поворотом. На посторонние шумы не отвлекался. Интересно, что он сделает, когда узнает, что ее дома нет. Кстати, мог бы и предупредить о приходе столь важной персоны. Видимо, с телефоном перестала дружить не только Синеглазка, но и все остальные. Или это она телефон свой куда-то засунула, так что теперь не слышит его?
Бежать в тапочках неудобно – на каждом шагу они норовили соскочить с ноги, тяжелые задники шлепали по пяткам, заставляя напрягать стопу, чтобы вообще их не потерять. Мания еще проснулась, что на нее все смотрят. Так она и шлепала – в тапочках, в компании мании, с блюдцем под мышкой.
Вроде бы идти недалеко. Чего там? Три поворота, четыре перекрестка, но на каждом, как назло, горел красный. Долго так горел, настойчиво. Опустивший руки полыхающий человечек мало что не подмигивал, чтобы показать свое превосходство – как он здесь стоит, никого не пускает, а вы там топчетесь на месте, ждете, вот и дальше ждите.
