Сет Грэм-Смит - Авраам Линкольн Охотник на вампиров
— Нет… Как вам удалось убить ее?
— О. На самом деле это было нетрудно. Ведь она была такой хрупкой.
Мне показалось абсурдом употреблять относительно ее тела такое понятие, как «хрупкий».
— К тому же, хочу отметить, она была крайне увлечена погружением вас в воду. Как раз в связи с этим я обязан попросить вас об услуге, которая, правда, изменит тему нашего разговора — могу ли я спросить вас об одной вещи?
Мое молчание послужило заменой слову «да».
— Сколько вампиров вы уже убили?
Я был удивлен, услыхав это слово из уст другого человека. До этого дня только мой отец говорил о них как о реальных существах. Я решил, что он хочет покрасоваться, но все равно ответил ему:
— Одного, — ответил Эйб.
— Да… да, это похоже на правду.
— А вы, сэр. Сколько вампиров убили вы?
— Одного.
Я не мог поверить в это. Как могло такое мастерство — дающее такую легкость при убийстве вампира — появиться при полном отсутствии практики?
— Вы… не охотник на вампиров?
Генри усмехнулся.
— Могу с уверенностью сказать, что нет. Хотя, убежден, это очень интересный род занятий.
Мой замутненный разум не сразу осознал истинное значение его слов. Но когда я все понял — осмысление словно по капле проникало в голову — я испытал настоящие страх и ужас. Он убил вампира. Но не для того, чтобы спасти меня от смерти, а чтобы спасти меня для себя. Теперь не осталось боли. В груди полыхал огонь. Я бросился к нему изо всех последних сил, в неистовом порыве. Но мои руки были остановлены на полпути к его горлу. Запястья оказались привязаны к кровати. Я издал дикий крик. До упора, пока лицо не сделалось пунцовым. Я обезумел. Генри смотрел на меня, и на лице его не было и тени беспокойства.
— Да, — сказал Генри. — Такой реакции я и ожидал.
III
Следующие два дня и две ночи я отказывался говорить. Отказывался есть, спать и смотреть в глаза своему мучителю. Как я мог, зная, что мою жизнь могут прервать в любой момент? Зная, что вампир (мой заклятый враг! один из убийц моей матери!) не более, чем в нескольких шагах? Как много моей крови распробовал он, пока я спал? Я слышал его шаги, когда он ходил вверх и вниз по лестнице. Слышал скрип и стук двери, когда она открывалась и закрывалась. Но я ничего не слышал снаружи. Ни пения птиц. Ни церковных колоколов. Я не знал, день сейчас или ночь. Моим единственным представлением о времени суток были звуки зажигаемых спичек. Треск дров в камине. Свист кипящего чайника. Каждые несколько часов он входил ко мне в комнату с чашкой бульона, садился у кровати и уговаривал поесть немного. Я неизменно отказывался. С готовностью принимая отказ, Генри раскрывал том избранных произведений Уильяма Шекспира и продолжал читать с того места, на котором остановился. Своего рода игра. Два дня я отказывался есть и слушать. Два дня он готовил и читал вслух. Когда он читал, я пытался занять разум посторонними мыслями. Песнями или историями собственного сочинения. Исключительно, чтобы вампир не получил даже внимания жертвы. Но на третий день, поддавшись зову голода, я не смог не принять полную ложку бульона. Я поклялся, что соглашусь принять только одну, лишь бы заглушить боль в желудке, не более того.
Эйб съел три полных чашки, не в силах остановиться. Когда он наелся досыта, они с Генри некоторое время просидели в полной тишине, «казалось, прошло два или три часа», пока Эйб, наконец, сказал:
— Почему вы меня не убиваете?
Было отвратительно смотреть на него. Меня не заботила его доброта. Не заботило, что он спас мне жизнь. Обработал раны и накормил. Меня не заботило, почему он это делал. Меня заботило то, кем он был.
— Умоляю, зачем мне убивать вас?
— Вы же вампир.
— И значит, я должен поступать, как написано в книгах? Разве у меня не может быть человеческих мыслей? Человеческих потребностей? Я не могу поесть, одеться или иные приятные мелочи? Не судите обо всех одинаково, Авраам.
Теперь уже я не мог удержаться от смеха.
— Когда вы говорите «поесть», разве не подразумеваете «убить кого-нибудь»? Ваши «потребности» не отнимают мать у детей?
— О, — сказал Генри. — Кто-то из моего рода отнял у вас мать?
Последние остатки разума покинули меня. Из-за той легкости, с которой он говорил об этом. Из-за черствости. Безумец вернулся. Я бросился на него, опрокинув чашку на каменный пол. Она разбилась. Я бы сорвал кожу с его лица, если бы мои запястья не были привязаны.
— Никогда не говори о ней! НИКОГДА!
Генри подождал, пока угаснет вспышка ярости, после чего наклонился и собрал осколки.
— Вы должны простить меня, — сказал Генри. — Прошло очень много времени с тех пор, как я был в вашем возрасте. Я забыл о той энергичности, что грешит юность. Постараюсь подбирать слова более тщательно.
Последний осколок оказался в его руке, он встал и пошел прочь, но остановился в дверях:
— Спросите себя… так ли уж мы отличаемся, вы и я? Разве мы не рабы обстоятельств? Разве мы оба не утратили что-то дорогое? Вы — мать? Я — жизнь?
Сказав, он вышел, оставив меня наедине с собственной злобой. Я крикнул ему вслед:
— Почему ты не убиваешь меня?
Ответ прозвучал ровным голосом уже из другой комнаты:
— Некоторые люди, Авраам, слишком интересны, чтобы убивать их.
IV
Эйб поправлялся с каждым днем. Он уже охотно принимал пищу и с нескрываемым интересом слушал, как Генри читает Шекспира.
При его виде меня по-прежнему охватывали раздражение и злоба, но эти чувства, по мере выздоровления, стихали. Он немного ослабил сдерживавшую меня привязь, чтобы я мог садиться самостоятельно. Оставлял у кровати книги, чтобы я мог почитать. Чем больше я узнавал его, тем крепче становилась уверенность, что он не сделает мне ничего плохого. Мы говорили о книгах. О величайших городах мира. Говорили даже о маме. Но больше всего мы говорили о вампирах. У меня было много вопросов о них, так много, что не хватало словарного запаса задать их все. Я хотел знать. Четыре долгих года я блуждал в темноте — полагался на непроверенные сведения и надеялся, что Провидение, рано или поздно, подарит мне долгожданную встречу с вампирами. Теперь представился шанс узнать о них: почему им помогает жить только кровь? Есть ли у них душа? Откуда они появились?
